На кухне Ной уже сидит за стойкой. Меня слишком мучает похмелье, чтобы я была в состоянии приготовить себе завтрак. Мое тело болит как внутри, так и снаружи, но я не хочу показывать это Ною, поэтому насыпаю себе в миску его рисовые хлопья. Когда я наливаю молоко в тарелку, они начинают потрескивать и уже через короткое время превращаются в такое неописуемое месиво, которое я не смогу проглотить при всем желании.
– Как ты можешь есть такое? – спрашиваю я Ноя и достаю из кухонного шкафа баночку с корицей, чтобы сделать эту массу более съедобной.
– В чем твоя проблема? – Ной недоверчиво смотрит на меня, выставив перед собой собственную миску. – Ты же не собираешься на самом деле сыпать отвратительную корицу на мой воздушный рис, не так ли?
– По вкусу это напоминает сахарный картон.
Ной, который только что сунул в рот очередную ложку, перестает жевать.
– Ты глупая? Они должны быть такими на вкус. Это секрет фирмы. – он начинает петь рекламную песенку, рассекая ложкой воздух.
Я пробую свое месиво с корицей.
– Очень странный вкус. Напоминает ил, – говорю я, демонстративно постукивая ложкой по образовавшейся каше.
– Ты просто должна есть быстрее, девочка-корица, – невнятно бормочет он, опрокидывая очередную порцию в свою миску.
Я неодобрительно ковыряю месиво ложкой. На вкус это уже немного лучше, но все еще похоже на картон. Картон с привкусом корицы. Наконец я встаю и соскребаю свой завтрак в мусорное ведро.
– Напомни мне, чтобы я никогда больше не подпускал тебя к своим хлопьям. Ты их совсем не заслужила. Вместо этого возьми лучше фрукты.
По его лицу можно подумать, что он говорит о поедании мусорных отходов.
Я усмехаюсь, а Ной стучит зубами по ложке, когда от нее отрывается.
– Как ты, собственно, вчера вернулась домой?
Моя усмешка замирает.
– Я вызвала такси.
– А-а-а, – растягивает Ной. Он стучит ложкой по своей нижней губе. – Так вот почему бутылка бурбона пустая. – он встает, идет к раковине и вытаскивает мусорное ведро. С наморщенным лбом он поднимает бутылку с надписью «Michter’s US*1 Kentucky Straight Bourbon» и шумно опускает ее обратно в мусор. – Хиллари подозвала меня и прочитала мне лекцию, причем я вчера… в общем… по крайней мере, ничего не пил.
Он скалит зубы.
– Какое отношение виски имеет к моему такси?
Ной убирает свою миску в посудомоечную машину, и посудина при этом выглядит так, как будто он вылизал ее дочиста и ее можно вернуть прямо в шкаф.
– Потолок комнаты, должно быть, изолирован лучше, чем я думал, – загадочно произносит он, затем проводит ладонью по своему животу. – Ашер раз за разом на оглушительной громкости включал по кругу песню «Be Alright», которую даже в первый раз трудно вынести, потому что считается, что Дин Льюис похоронил лошадь под эту песню. Но после восьмого раза это был уже сущий ад.
– А почему я виновата в том, какую музыку слушает твой брат?
Я стараюсь говорить раздраженно, но не могу противиться жару, который ударяет в мое лицо.
– Не знаю, скажи ты мне, девочка-корица.
– Не называй меня так, хло́пушка.
На мое замечание Ной совсем не отвечает.
– Ашер необычно здравомыслящий последние… несколько лет. Так что если он внезапно слетает с катушек, это может означать только то, что у него был абсолютно дерьмовый вечер, о котором он отчаянно хочет забыть. Иначе зачем пытаться впасть в кому? – я вздрагиваю. – Это не то, что обычно делают только потому, что младшая сестра обжимается с Уином. По крайней мере, для меня это не было бы причиной.
– Я не обжималась с Уином.
– Но ведь я не так уж не прав, не так ли?
– А тебе не приходило в голову, – я обхватываю край столешницы так крепко, что у меня белеют костяшки пальцев, – что, может быть, бурбон имеет какое-то отношение к тому, что у него все кончено с Каденс?
Ной начинает смеяться и крутит пальцем у виска.
– Они ведь никогда по-настоящему не были вместе.
Я оглядываю комнату в поисках чего-нибудь, что можно бросить ему в лицо, и мой взгляд задерживается на вазе со свежими цветами, которую Хиллари обновляет каждый день. Не очень хорошая идея.
– Успокойся, девочка-корица.
Ной, видимо, понял мое намерение и поднял руку в защитном жесте. Он одет в серую футболку с логотипом в виде лошади. Судя по всему, она ему маловата и уже далеко не новая, потому что натянута у него на груди, а принт выглядит довольно неразборчивым. Надпись «Дартмут. Конный Спорт» едва читается.
– Я сказала, чтобы ты не называл меня так.
– Но это так подходит тебе, корица.
Недолго думая, я беру вместо вазы синюю коробочку из-под его хлопьев и высыпаю на него все содержимое.
– Черт, – ругается Ной, на котором от головы до ног повсюду висят маленькие липкие зернышки. – Ни за что бы не подумал, что ты это сделаешь.
Мы оба стоим как статуи. Несколько секунд смотрим друг на друга, потом Ной начинает ухмыляться. Он двигается первым, хватает пакет с молоком, который все еще стоит на столе, и с одной-единственной фразой обращается ко мне. Я даже не пытаюсь убежать, разве что успеваю прикрыть руками лицо, а потом происходит… Ничего.