Это застряло в памяти

Олька определяет наше к нему отношение:

– Больной, придурок, нам на него наплевать.

Но мальчишка донимает нас каждый день часами. Подсматривает, кривляется, прячется в кустах, кричит оттуда гадости, и мы боимся, что он сломает берёзку, ведь он такой нескладный. Потом на дедушкиной лавочке мы находим скверные слова, мы их стираем, он опять пишет. Наконец мы решаем с ним поговорить, а если не поможет, то маленько наподдать.

– Эй, ты, поди-ка сюда, – говорит ему Олька вполне миролюбиво. – Чего ты к нам привязался? Хочешь, чтобы мы взрослым сказали, да?

Мальчишка топчется за канавой, корчит рожи и орёт:

– Вы не скажете, вы не ябеды, вы хорошие девочки, гы-гы-гы! Ты, с косами, тебя Кучайка зовут? Иди, чего скажу, и отстану! – он манит Ольку и приплясывает от вредности.

– Ну чего? – серьёзно спрашивает Олька, подойдя к нему поближе.

Тот, давясь от смеха, начинает громко шептать ей какое-то грязное слово. Потом повторяет его по слогам, видя, что Олька не понимает.

– Знаешь что, иди отсюда, такого слова нет! – твёрдо говорит она.

– Нет, да? Нет, да? Гы-гы-гы… Ты у Вальки спроси, она учёная…

И он бросается, сверкая пятками, к своей даче, а за ним гонится Валька, догоняет, даёт ему крепкий подзатыльник и, пока он с рёвом убегает, топчет, топчет ногами, словно желая зарыть в землю, оброненную им кепку.

– Вот гад, – с трудом выговаривает она, и у неё дрожит подбородок.

– Если он ещё раз придёт, мы его макнём, – предлагает Олька. – Только надо, чтобы он не догадался.

Мы его терпеть не можем: во-первых, он поганец, во-вторых – из-за Вальки. Мы репетируем дальше, Валька танцует лучше всех, но как во сне. Теперь она часто о чём-то задумывается.

* * *

На другой день мы придумываем балет «Лебединое озеро». Валька у нас белый лебедь, Олька – принц, Саня исполняет партию чёрного лебедя, я – злого гения, Ника – оркестр. Она знает на память целые музыкальные куски, здорово изображает трубы, скрипки, барабан. Она же дирижёр, мы подчиняемся движениям её палочки, скачем, размахиваем руками, даже припомнили или изобрели свои балетные фигуры. У Вальки выходит лучше всех, у неё хороший слух, она гибкая, лёгкая, так и летает по дороге, как стрекоза, и вертится, и голова у неё не кружится. Олька, связав косы вместе, прячет их под ворот платья, и получается красивый принц, высокий и стройный, не очень грациозный, но для принца, мы считаем, это не так важно. Саня тоже здорово танцует, правда, чуть похуже Вальки, а от меня требуется немного – быть страшной, ходить огромными шагами или высоко скакать, грозно размахивая руками, то есть крыльями. Хореографию придумываем все вместе.

В это время в нас начинают бросать камешками. Поганец набрал в карманы острых мелких камней и из-за дерева жалит нас ими по ногам. Олька прямо-таки расцветает.

– Постой, ты чего? Обиделся, что ли? Из-за вчерашнего? Да не бросайся ты! Давай помиримся.

Она направляется к нему, а он трусит, отбегает, показывает язык и издали кричит:

– Ты, Кучайка с косами, я хочу с тобой водиться! Приходи сегодня в сруб за Парковой, только без них, ладно? Тогда отстану!

– Сначала ты на волейболку приходи, я не знаю, какой такой сруб! Покажешь, ладно?

– Ладно! – и он сматывается.

– Попался, дурачок! Я его сама заманю, вы не подходите сначала, – объясняет свой план пунцовая от гнева Олька. – Гадёныш!

– А вдруг он потонет? – робко спрашивает Валька.

– Я его макну у берега, далеко забегать не буду.

* * *

Есть у нас за посёлком опасное место. Пьяные граждане обходят его стороной, собак там не видно, детей туда не пускают, хотя и поражает оно своей красотой. Даже птицы там поют как-то особенно. Это трясина, топь, поросшая сверху нежной изумрудной травкой, с уютными кочками, на которых растут цветы и торчат невинные кустики. Кругом лес, а по краю болота идёт насыпная дорожка в Загорянку, куда дачники из Валентиновки ходят на базар. Рядом, на месте высохшей части болота, наша волейболка. Говорят, что когда-то здесь до самой Загорянки была сплошная топь, а вокруг – непроходимый лес.

Несмотря на строжайшие запреты, мы иногда бегаем сюда после обеда, когда домашние отдыхают. К тому времени движение дачников по дорожке прекращается, нас никто не видит. Олька первая прыгает в трясину и лёгкими, быстрыми прыжками пересекает её от насыпи до насыпи. За ней, не удержавшись, и мы с сестрой. Это страшно, но интересно, трясина под ногами чавкает и ходит ходуном, возмущённо трещат лягушки, а Олька кричит: «Главное – не наступайте на кочки, они проваливаются, и не останавливайтесь: засосёт – и конец!»

Раскинув руки, мы «парим» над болотом. Фокус ещё в том, что надо так пробежать, чтобы почти не замочить ноги. Толстушка Ника в игре не участвует, боится, что провалится. Разумная Валька считает затею пустой, сердито за нами наблюдает и нервничает. Поэтому чуткая Олька таскает нас туда редко, когда совсем делать нечего.

Вот почему мы ужасно волнуемся вечером на волейболке, а упрямая Олька уже вовсю «водится» с гадким мальчишкой, незаметно тесня его к трясине.

– Слышь, Димка, давай, побегаем по болоту, это так здорово!