Это застряло в памяти

И тут я чувствую, как будто у меня сзади буквально вырастает хвостик и начинает дрожать! Такое со мной бывает, когда я понимаю, что лопухнулась, ляпнула что-то не то. А вдруг он не психолог, а журналист, провокатор? Он мою глупую реплику может истолковать как несогласие с политическим курсом! Надо же какая идиотка! Нет, не похоже, что он провокатор. Но в пьяном виде он может пересказать этот случай, просто в шутку, какому-нибудь гаду. А тот окажется журналистом и провокатором… Раззвонят в прессе… Дойдёт сюда… Вызовут. Устроят разбирательство… Уволят с жёлтым билетом (это когда потом никуда не устроишься). Ой, что это они на меня так смотрят? Я задерживаю?! Французская гидесса, нервная. Я действительно совсем сдурела, пора бахилы надевать!

– Леди и джентльмены, надевайте тапочки поверх, повторяю, поверх обуви, и осторожно, они пыльные… – Уж не могут новые сшить, жлобы.

Чтобы вдохновиться, надо разозлиться. Экскурсия по Оружейной палате – в числе моих «коньков». Американцы ходят по Оружейке, открыв рты. Дамы – от изделий Фаберже. Ну и конечно, балдеют от золотых украшений, окладов, камней в коронах, на коронационных одеждах. Троны, экипажи – тоже история, они это слушают с интересом. «Понятно, почему у вас произошла революция!» – реплика привычная, они же протестанты, ханжи, эти янки. Мужчины сосредоточены на оружейной части экспозиции. Среди них иногда встречаются знатоки, которые по клеймам называют имена оружейных дел мастеров. Попадаются коллекционеры, чаще – американцы, они богаче. Англосаксы, как правило, равнодушно осматривают сокровища, у них своих полно, зато больше интересуются посольскими дарами, кубками, серебряными изделиями, сервизами, часами. Они ходят по залам с путеводителями, из которых черпают сведения, порой неверные. В Оружейке мы, гиды, всегда ждём вопроса, натуральные ли камни, которыми украшены экспонаты. Ага! Этот вопрос мне задают мистер и миссис Янг, темнокожая чета, объяснив, что у их зятя ювелирный магазинчик. Они причмокивают, ахают и что-то горячо обсуждают между собой. На всякий случай я им напоминаю, что фотографировать нельзя.

– Маша, вы имеете представление о том, сколько эти сокровища могут стоить? Хотя бы приблизительно? – спрашивает мистер Бул, тот самый клетчатый, только он сегодня не в клетчатом пиджаке, а в светлой курточке.

Вопрос типичный для невежд, как считают гиды. Но для пожарного естественный – глядя, как пожирает пламя имущество граждан, он должен невольно прикидывать размер ущерба – так мне думается. Разумеется, говорю, что эти сокровища бесценны, и группа одобрительно кивает.

– Маша, я читал, что Екатерина Великая была сексуальная психопатка. Вы можете опровергнуть эти сведения западных историков? – спрашивает Джон Рустер безразличным тоном. – Можете не отвечать, если не знаете.

Хоть стой, хоть падай. Пошляк, провокатор, нахал. Его историки лгуны, им лишь бы всё опорочить! Нам про секс вообще запрещено говорить, это он нарочно меня доводит.

– Не знаю, мистер Рустер, мне не довелось быть современницей Екатерины Великой, но уверена, что это наглая ложь.

– Согласен с вами. Вы не знаете, где здесь, в Кремле, жил Сталин?

Нет, он не такой простой, каким хочет казаться. Я делаю вид, что не слышала вопроса (откуда я знаю, где жил Сталин?). Вывожу группу на Соборную площадь и начинаю излагать без пауз – чтобы избежать глупых вопросов – исторический материал о роли Москвы в создании Российского государства, о строительстве Кремля, называю архитекторов, дальше веду их по соборам и к Царь-пушке и Колоколу и через Кутафью башню на выход. А где Дик? Я о нём и забыла! Немного отстал. Тащится, бедняга, на костылях между отцом и Томом, весь потный. До автобуса расстояние одолеет, за обедом отдышится, а на экскурсии по городу выходить необязательно, может сидеть в автобусе.