Это же я…

Игры у нее были исключительно девчоночьи, очень размеренные и изящные. В отличие от маленькой Марины, маленькая Саша никогда бы себе не позволила залезть на забор или прыгнуть через грязную канаву – ни за что на свете, что вы, зачем? Она все время «ездила на балы» или «выходила замуж». В раннем детстве роль жениха обычно играл плюшевый олень Бэмби. Я ей, конечно, пыталась объяснить, что олень – это не самая удачная кандидатура на роль будущего мужа. Но все было бесполезно. Олень царил в сердце моей дочери до тех пор, пока в какой-то момент она не обратила внимания на друга Сандрика – он рос с ней в одном дворе и был в нее влюблен. Обоим было года по три, но отношения оказались очень серьезными, они собирались пожениться и планировали, как назовут своих детей.

Свадьба обсуждалась тоже, разумеется. В отличие от меня, категорически не выносящей традиционных свадебных церемоний со всеми этими выкупами невест, откусываниями караваев и пышным убранством зала, Саша ничего не имела против платья-торта и фейерверков. «Когда мы вырастем, Сандрик наденет красивую рубашку, и мы поженимся», – мечтала Саша и дальше в подробностях развивала эту тему: как он приедет за ней на белом коне, в галстуке, она ему его поправит, и они рука об руку пойдут жениться. И вы бы видели, какое было у ребенка горе, когда она однажды вышла во двор и увидела, что Сандрик, с которым, казалось бы, все было решено давно и навсегда, играет в песочнице с посторонней девочкой. Дочь прибежала ко мне вся в слезах. Я перепугалась: «Что случилось?!» «Сандрик влюбился в другую девочку. Вон она!» И показывает рукой в сторону вероломного мачо и коварной разлучницы. И как я ни уговаривала ее плюнуть на Сандрика и пойти поискать нового друга – не соглашалась, стояла и сквозь слезы смотрела на эту злополучную парочку. Родители Сандрика, видя, какая разыгралась трагедия, попросили парня помириться с Сашей. Он подошел к ней и сказал: «Все нормально. Я тебя люблю, а Даша просто моя соседка». И хотя перед этим я ей объясняла, как следует себя вести, что при мужчинах никогда нельзя плакать, а нужно, взяв себя в руки, гордо выслушать все сказанное, Саша всхлипнула: «Нет, ты любишь Дашу, я видела!» В общем, не выдержала. Потом ребята, конечно, помирились, но Дашу она припоминала ему еще долго. Да и сама забыть не могла. Как-то купили ей в магазине новое платье, она долго радовалась, а потом выпалила: «А ведь у Даши такого нет!» И эта нехитрая мысль сделала удовольствие от приобретения красивой одежды еще более острым.

Саша с детства обожала ходить по магазинам. Я целиком полагалась на ее вкус, предоставляя девочке право выбора, и никогда не критиковала. Тем более что вкус у нее в некоторых случаях был получше, чем у меня. Она всегда оставалась строгим критиком и не упускала случая заметить, если я промахивалась с одеждой и макияжем. Помню, приехала домой после бессонных гастролей, а моя девочка заявляет: «Мам, ты похожа на лягушку!» Впрочем, если мой внешний вид ей нравился, щедро хвалила меня. Если визажист потрудился особенно ударно и как-то особенно хорошо меня накрасил, Саша обязательно делала комплимент: «Мам, у тебя такие красивые глазки!»

На вопрос, кем она хочет стать, когда вырастет, Саша уверенно отвечала: женой и мамой. Боже мой, спроси меня, кем я хотела стать в детстве… Масса вариантов: дельфином, клоуном, суперменом, спасающим мир. Я мечтала о чем угодно, только не о том, чтобы когда-нибудь стать женой и мамой. Но Саша была другая. Если мы выходили во двор и в поле ее зрения обнаруживалась коляска с мирно спящим в ней малышом, она обязательно бежала туда, просила у его мамы разрешения посмотреть, как он там устроился. Потом начинала вести с мамой светскую беседу о том, что ребенок ест, хорошо ли спит. Смотрела, как его кормят из бутылочки. И готова была играть с ним столько, сколько позволено. И я, хотя мне все это было удивительно, в глубине души всегда думала о том, что жизненный план стать женой и матерью для девочки гораздо более правильный, чем мой.

Саша с ранних лет научилась сочувствовать. Если я приходила домой усталая и грустная, бежала ко мне, гладила по голове, жалела. И самое потрясающее: сама, без напоминания, с самых ранних лет вела себя тихо, чтобы дать маме отдохнуть. А мне это было крайне необходимо, потому что часто я возвращалась домой за полночь после концертов и с утра оказывалась просто не в состоянии открыть глаза, не то что поиграть с ребенком. После перелетов дело обстояло еще хуже. И даже с учетом того, что гастролей стало меньше, чем раньше, меня мучил острый недосып, и такой вот сочувствующий и понимающий ребенок мне был жизненно необходим.