Это злая разумная опухоль

Мы не замечаем реальности, потому что вид ее поставил бы под угрозу генетические императивы. Мы становимся менее умны. Родительские подпрограммы вступают в действие, и мы теряем огромную часть той искры, которая, по нашему мнению, делает нас людьми.

Так почему бы не признать это, создав новое политическое движение? Назовем его «Партией Свободной Воли» и построим ее базовые принципы на скользящей шкале умственного расстройства. К тем, кто скован зависимостью, искажающей рассудок – вызванной лекарствами, религией или родительством – следует относиться так же, как к тем, кто еще не достиг совершеннолетия, и примерно по тем же причинам. Почему мы не даем подросткам водительских прав и права голосования? Почему мы не допускаем пьяниц на водительское сиденье? Потому что они не готовы. Они недостаточно рациональны, чтобы принимать разумные решения. В современном обществе с этим никто не спорит. А чем от них отличаются зависимые от детей?

Я пытаюсь впихнуть подобное политическое движение на шумный (и слегка сатирический) задний план романа, который сейчас пишу, – но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что время этой идеи уже настало. С моей точки зрения, это беспроигрышная предвыборная платформа. И, конечно, родительство – только начало. Если мы запретим родителям голосовать, так как они не способны здраво мыслить, что делать с похотливыми голосующими? Не знаю, как вам, а мне в погоне за перепихоном случалось принимать очень глупые решения.

Впрочем, давших обет безбрачия тоже придется исключить: пусть они не занимаются сексом, но их все равно будут сильно отвлекать нереализованные желания (если они – не старцы). Ах да, и старцы – вот еще одна группа, которой, по нашему мнению, не стоит увлекаться принятием решений. Дырявая память, Альцгеймер и все такое прочее.

Так кто остается? К этому моменту наш пул голосующих сократился до химически кастрированных бездетных людей, чье либидо гормонально подавлено. Да, и еще мы должны подавить инстинкт выживания, поскольку любое снабженное мозговым стволом млекопитающее будет иррационально ставить собственную жизнь выше блага общества (этого факта коснулся Хайнлайн в своем классическом подростковом романе «Звездный десант»).

Так что отпадают все, кроме потенциальных суицидников. Вот только суицидальная депрессия также мешает мыслить здраво. Поэтому остаются… остаются…

Знаете что? Надо нам от этого самого голосования отказаться совсем…

Проблема остановки (Блог, 17 ноября 2013 года)

И ведь ты знаешь, на что напрашиваешься. Когда отказываешься от котят, потому что любая собака может взять котенка. Когда выискиваешь побитых жизнью одноглазых парней, у которых гнилые зубы, вирус иммунодефицита кошек, а изо рта несет тыквой; старых бойцов, которые всю жизнь провели на улице, потому что кто еще предоставит им дом? Даже когда тебе везет – когда приблуде на твоем крыльце всего несколько месяцев и она совершенно здорова, в шерсти у нее ни блошки, а впереди еще целая жизнь – даже тогда ты знаешь, на что напрашиваешься, потому что даже в лучшем случае пройдет всего пара десятков лет, прежде чем детали у нее износятся и она медленно и мучительно остановится из-за случайного набора сбоев в системе. Ты знаешь – и все равно это делаешь. Потому что ты тупое млекопитающее, чей мозг легко взломать, и если ты не придешь на помощь, то кто это сделает?

На этот раз настало время Чипа. Я предвидел это, еще когда умер Банан, я говорил, что следующим, скорее всего, будет Чип. И я не могу жаловаться, потому что ожидали мы его смерти еще в две тысячи одиннадцатом. Однако сейчас почти конец две тысячи тринадцатого, а маленький пятнистый пушистик дожил до половины четвертого вчерашнего дня. Он был бы жив и сейчас, если бы мы его не убили, хотя ветеринар говорит, что такому существованию Чип не порадовался бы.

Ты очень надеешься, что они не лгут, когда говорят подобные вещи. Ты гадаешь, откуда они вообще об этом знают.

Поначалу я был даже не в курсе, как его зовут. Он был просто странным недружелюбным котом, который забирался в дом с улицы, проносился по гостиной и коридору и прятался у меня под кроватью. Я звал его Мохнатым Пятнистым Белым Котом, демонстрируя то поэтическое и эмоциональное воображение, которое так меня прославило.

Мохнатый Пятнистый Белый Кот люто меня ненавидел. Он пролетал мимо меня по пути к своему подкроватному форту, шипел и плевался, когда я наклонялся, чтобы посмотреть на него. Ему просто нужна была эта территория. Я понятия не имею, почему. Как часто дети лежат без сна по ночам, страшась плотоядных чудовищ под кроватью? Я жил в этой сказке. Я засыпал под рычание и шипение какого-то мизантропического комка шерсти по ту сторону матраса, исходившего злобой по причинам, которые я не мог постичь.