Этот берег

Зубенко и Лариса-следователь пришли к нам с места происшествия последними, уже затемно. Лариса нам обрисовала, как это происшествие случилось, согласно ее первым, но уверенным выводам. Попробую ее пересказать.

…Утром того злосчастного дня Хома и Гриша, по свидетельству торговца рыболовными снастями Дорошенко, скрылись вдвоем на одном велосипеде в борисовском лесу, и больше их никто не видел. Предположительно они катались по лесным тропинкам или играли в следопытов, казаков или диверсантов, или придумывали себе иную подходящую игру, неважно… Но надо полагать, они устали в духоте смешанного леса, выбрались на шоссе и, никем не замеченные, отправились купаться. На соседнем с нашей базой безлюдном лесном участке у них было заветное местечко, откуда их уже случалось прогонять сторожу, но в тот день сторож не вышел на дежурство: ездил в Киев по своим пенсионным делам, — и это кем положено подтверждено… Хорошенько спрятав и замаскировав велосипед на случай, если сторож вдруг объявится, Гриша и Хома с обрывистого берега спустились к водохранилищу и купались в нем, пока не увидели в песчаном крутом береговом склоне, то есть в стене обрыва, в двух метрах над водой продольную щель, или трещину, или, сказать вернее, горизонтальную промоину, — такие щели можно видеть по всей длине обрыва, даже и на нашей базе… Мы не узнаем никогда, кому из мальчиков пришло в голову превратить эту щель в укрытие для игр. Я путаюсь в словах и не могу найти единственное слово для называния того, что Гриша и Хома увидели в своих фантазиях. На ум приходит лишь глубокая пещера высоко в стене утеса по дороге из деревни Ратевальде в Шандау — из дневника Жуковского за двадцать первый год; поэт зовет ее Kuhstall… Конечно, в тот Kuhstall, что у Жуковского, могла заехать, поднявшись по дорожке вверх, карета с лошадьми, — но кто поручится, что поместилось бы в Kuhstall, воображаемый Хомой и Гришей?.. И они взялись за дело: вскарабкались по плотному и гладкому песку, потом, работая руками, расширили и углубили свой Kuhstall так, чтобы вдвоем залезть в него, сесть рядышком на корточки, — лицом к водохранилищу… Никто никогда не узнает, как долго удалось им просидеть в своем укрытии, глядя сверху из него на большую воду, прежде чем толща потревоженного песка над их головами, отягощенная дерном, кустарником и тремя молодыми ивами, вдруг дрогнув, оползла, накрыла и похоронила их под собой. Не дольше мига песок потом струился вниз по склону и замер, и все замерло. Обрыв остался, как и был, крутым и гладким, но уже без трещины и какого-либо напоминания о ней.

Затяжные дожди последних дней, которые сторож пережидал у себя дома, размыли песок, — и это позволило Герте обнаружить пропавших. Судя по положению их тел, они успели закрыть головы руками, когда на них посыпался песок, но не успели, да и не пытались выбраться…

— Всего-то в трех шагах от базы, — сказал в растерянности Авель, когда мы провожали в темноте Зубенку и Ларису.

Зубенко уточнил:

— В шестнадцати метрах, если считать от ограды.

Одежду мальчиков так никогда и не нашли; должно быть, ее смыли волны.

Перед похоронами, в организации которых я участия не принимал (чего нельзя сказать об Авеле), мне нечем было заполнить время, пустое, как заброшенная хата. Я взялся наконец сочинять ответ Капитанской Дочке. Неосознанно и, возможно, из-за неуверенности в себе и своих доводах, я взял в нем тон наставника, сам толком не разобравшись, кого я наставляю: свою бывшую ученицу или ее неведомого мужа.