Ева

За окном была буря и, хотя было еще не очень поздно, на улице рано стемнело. Отец позвонил и сказал, чтобы я сама домой не шла, а ждала его, но он задержится часов до восьми. У нас как раз был Лукас – как ни странно, они ладили с Голдом. Чаще всего спорили по политическим вопросам до хрипоты, иногда что-то вполголоса обсуждали – я не вслушивалась, занимаясь своими делами. Помимо этого, Локи, под стать своему хитроумному божественному тезке, тоже оказался тем еще шутником и игроком, и приучил нас с Голдом любить покер. И в тот раз мы уютно сидели и разыгрывали партию, потягивая горячий кофе с черничным пирогом. Когда дверь в лавку распахнулась и колокольчики застонали, мы не сразу узнали в мокрой, растрепанной курице Мэри Нолан.

Порыв ветра влетел в комнату и я кинулась закрывать. Лукас подбежал к женщине, помог снять плащ и усадил в кресло, всучив чашку кофе.

Какое-то время мы все собирались с мыслями, а потом Голд огласил вопрос, волновавший всех:

– Миссис Нолан, что за срочное дело привело вас к нам в такую погоду?

Мэри подняла голову и мне вдруг стало не по себе. Внешне миссис Нолан выглядела как обычно, но в глубине ее глаз плескалось что-то… Я не успела додумать мысль, потому что женщина заговорила:

– Верни их домой.

Не нужно было объяснять кого: все присутствующие понимали, про кого идет речь. Дела у Ника и Фрэн и правда шли неважно. Каждый раз возвращаясь из Портленда и рассказывая про них, Нил все больше и больше мрачнел. Постоянной работы у Ника так и не было, он подорвал спину, разгружая вагон в порту, и долгое время пролежал. Фрэн тяжело переносила беременность. Учебу она бросила. Мистер Нолан на попятный не шел и не желал признавать их брак. Миссис Нолан против воли мужа много раз умоляла обоих вернуться, но они уперлись, как бараны.

– Мэри, это ваше семейное дело. Я сочувствую тебе, но не могу вмешиваться. –Голд был тверд, как никогда и по его голосу я поняла: как ни проси – откажет.

Но миссис Нолан упрямо вздернула подборок – характером Ник пошел, вероятно, в мать.

– Я пришла не к тебе, колдун. Я знаю, что она – кивок в мою сторону– сможет.

Лицо хозяина потемнело.

– Она, может, и сможет, да только я ей не позволю. Есть такие дела, в которые нельзя вмешиваться, Мэри, и ты не хуже меня это знаешь.

– А есть такие дела, в которые нельзя вмешиваться, да только если не сделать этого, будет еще хуже, и ты это знаешь лучше меня, Роберт!

Они сверлили друг друга бешеными взглядами и – невероятно – Голд опустил глаза.

– Ева, – голос его был обреченным. – Ева, просто проверь. Что будет, если ты дашь миссис Нолан то, что она просит?

Я прошлась между рядов, пробегая пальцами по корешкам. Привычные действия вводили в рабочий транс, лишние мысли отсекались, и я понемногу сконцентрировалась на вопросе: как мне вернуть Фрэн и Ника домой. Радостное возбуждение охватило меня – я так скучала по Фрэн – и не сразу я поняла, что уже остановилась и готова вытянуть толстую, коричневую, старинную книгу. Томас Манн «Будденброки». В ужасе я отдернула руку, как ужаленная. Это совершенно не та книга, которая возвещает счастливый конец!

– Им нельзя возвращаться. Будет что-то плохое. – Страх льдом бежал по позвоночнику, хотелось вымыть руки, сбросить с ладоней ощущение страшной силы, дремавшей на полке.

– Что именно?

– Не знаю. Не знаю. Плохое. Ужасное. Страшное.

Мэри побледнела, но не отступила.

– Что будет, если ты не дашь мне эту книгу? Посмотри!

Я поняла наконец, что было в ее лице – одержимость. Мэри Нолан жить не могла без своего старшего сына и готова была пойти на все, лишь бы вернуть его и будущего внука домой. Я испуганно попятилась, эта женщина пугала меня. И я впервые слышала о том, что можно узнать, что случится, если книгу не дать. Локи сделал шаг вперед и закрыл меня своими плечами.

– Я думаю, вы достаточно от нее узнали. Она не может вам ответить.

– Не может, или не хочет? – в голосе Мэри слышалась еле сдерживаемая истерика.

– Мистер Голд? – я смотрела на хозяина в надежде, что он подскажет мне ответ, но он молчал и выглядел очень, очень старым.

– Нити судьбы нарушены, Ева. Закрой глаза, и ты увидишь сама.

Он напоминал мне о моей ошибке, о равновесии, сдвинутом мной на заре лета, и я знала, что, если откажусь, он не станет заставлять, но еще я знала, что нельзя отказаться. Я интуитивно знала, что делать. Достала «Будденброков», положила на стол, раскрыла наугад:

«Он продолжал лежать, не шевелясь и, замирая, ждал, готовый молиться о том, чтобы вновь повторилось то, что с ним было, чтобы оно еще раз пришло и просветило его. И оно повторилось. Молитвенно сложив руки, боясь даже пошевелиться, он лежал, радуясь дарованному ему свету.»26