Евангелие Достоевского

Испытав на себе жестокий опыт атеистических и «мефистофельских» искушений, пройдя в своей жажде верить через мучения и сомнения, он заставил и своих героев проделать тот же путь: каждый из них вынужден был самоопределяться через отношение к Христу. «Я – взамен Христа» – это был случай Петра Верховенского, самозванца, обезьяны Бога; Достоевский помнил, как Петрашевский, «предтеча», торопился на пятницах «сеять семена» и глумился над Христом, «известным демагогом», «карьеристом». «Я – без Христа» – это был случай Ставрогина, который мог уверовать лишь в своего хилого бесенка. «Если не Христос, то я» – это был случай Кириллова, заявившего своеволие: «Для меня нет выше идеи, что Бога нет. Это так высоко, что переродит человечество». «Если Христос, то и я» – это был случай Шатова, который пока только лишь жаждал веры и надеялся, что когда-нибудь уверует. Кровь Шатова, использованная самозванцами как политический клейстер в тот самый момент, когда формула «если Христос, то и я» утрачивала условность, была ритуальна и мистически символична: Достоевский, не «пожалев» Шатова в канун его возрождения, выставлял истинную цену своим заблуждениям и ошибкам, религиозным исканиям и духовным учителям.

Так что был еще и случай Достоевского. Тот духовный опыт, который пролег между формулой «нет и не может быть ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа» и идеологемами «без Христа», показывал подлинную дистанцию между автором «Бесов» и персонажами автобиографического романа. Достоевский готов был жертвовать истиной, если Христу в ней не было места.

Л. Сараскина

Достоевский

Но Ставрогин оказывается неспособен переступить ту грань, которая отделяет атеиста от верующего. Он не готов встать на путь христианского покаяния. С криком «проклятый психолог!» он выбегает из кельи Тихона. И возвращается в мир бесов, из которого попытался было вырваться. Там его уже ничего не ждет, кроме петли.

Развязка

Эпиграф к роману повторяется в его финальной сцене, когда книгоноша читает умирающему Степану Верховенскому отрывок из Евангелия от Луки. Степан Трофимович говорит: «Видите, это точь-в-точь как наша Россия. Эти бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, – это все язвы, все миазмы, вся нечистота, все бесы и все бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века!.. Но великая мысль и великая воля осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней».

Степан Трофимович, который при жизни не был христианином, умирает по-христиански. Когда он уже при смерти, посылают за священником. Зная его убеждения, боятся, что он откажется от исповеди и Причастия. Но он «исповедовался и причастился весьма охотно», окружающие даже «пришли поздравить его с Приобщением Святых Таин». Священник говорит собравшимся: «В наше греховное время вера во Всевышнего есть единственное прибежище рода человеческого во всех скорбях и испытаниях жизни, равно как в уповании вечного блаженства, обетованного праведникам». Степан Трофимович горячо откликается: «Бог уже потому мне необходим, что это единственное Существо, Которое можно вечно любить…»