Евангелие Достоевского

Кириллову в замысле убийства Шатова отведена своя роль. Поскольку он разработал теорию самоубийства как пути к достижению человекобожества («кто смеет убить себя, тот бог»), то ему и предлагается убить себя, оставив предсмертную записку, в которой он возьмет на себя вину за убийство Шатова. Тем самым он внесет вклад в общее революционное дело. Так закладывается образ революционера – мученика за идею, готового пожертвовать собственной жизнью ради общего блага. Образ этот – такой же гротескный, как и другие образы «Бесов». Но и этот образ Достоевский наделил своими собственным чертами: Кириллов тоже эпилептик; как и Достоевский, он не спит по ночам, подкрепляя себя крепким чаем.

Более того, Кириллов – тоже по-своему верующий; Верховенский даже обвиняет его в том, что он верует в Бога «больше попа». «В кого? В Него! – отвечает Кириллов. – …Слушай: этот человек был высший на всей земле, составлял то, для чего ей жить. Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека – одно сумасшествие». Сияющий образ Христа на минуту мелькает в предсмертной речи Кириллова. Но теория, рабом которой стал Кириллов, вытесняет этот образ из его сознания, и он отрекается от веры: «Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет Бога, и не убить себя тотчас же? Сознать, что нет Бога, и не сознать в тот же раз, что сам богом стал, есть нелепость, иначе непременно убьешь себя сам… Это я убью себя сам непременно, чтобы начать и доказать… Я обязан уверовать, что не верую… Я три года искал атрибут божества моего и нашел: атрибут божества моего – Своеволие!.. Я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою». Самоубийство Кириллова является завершением его пути от веры к неверию, от Богочеловека к человекобогу.

Шатов

Шатов – символ протеста против революции. Он пытается вырваться из объятий бесов. Он осознал неправду революционной идеологии, а главное – неправду атеизма. Он ищет свой путь к Богу. Он – еще один двойник Достоевского в романе, в его уста Достоевский вкладывает свои собственные воззрения на судьбу России: «Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание Бога, Бога своего, непременно собственного, и вера в Него как в единого истинного… Никогда еще не было, чтоб у всех или у многих народов был один общий Бог, но всегда и у каждого был особый… Чем сильнее народ, тем особливее его Бог. Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о зле и добре… Когда начинают у многих народов становиться общими понятия о зле и добре, тогда вымирают народы и тогда самое различие между злом и добром начинает стираться и исчезать».

Шатов – противник общечеловеческой нравственности и единой всемирной религии. Он считает, что у России свой путь, а потому у нее должен быть и свой Бог. Имя этому Богу – Христос. Не просто Христос универсальный, общечеловеческий, а «русский Христос» – Тот, Который становится своим для русского народа.

Но Бог не может быть просто частью идеологии. Ставрогин обвиняет Шатова в том, что он низводит Бога до простого атрибута народности. Шатов резко реагирует: «Напротив, народ возношу до Бога… Народ – это тело Божие… Единый народ-“богоносец” – это русский народ…» Тогда Ставрогин задает Шатову ключевой вопрос: «Веруете вы сами в Бога или нет? – Я верую в Россию, я верую в ее Православие… Я верую в Тело Христово… Я верую, что новое Пришествие совершится в России… Я верую… – залепетал в исступлении Шатов. – А в Бога? В Бога? – Я… я буду веровать в Бога».

Таков антиномизм «символа веры» самого Достоевского. Он верит в особое призвание России. Верит в то, что Россия без Бога, без Христа погибнет. Не мыслит будущее России без Православия. Предупреждает о том, к чему приведут попытки переустроить Россию по безбожному, социалистическому образцу. Но при этом сам находится в постоянном поиске Бога. И личная вера в Бога для него не данность, а скорее цель, к которой он идет и вместе с собой ведет читателя.

Вполне естественно, что человек с такими воззрениями, как у Шатова, не может быть частью революционного бесовского мира. А потому он выходит из кружка Верховенского, и члены пятерки убивают его.

«У Тихона»

Что противопоставляет Достоевский революционной стихии, атеизму и нигилизму? В романе «Бесы» есть глава, которую не пропустила цензура. Именно она дает ключ к разгадке самоубийства Ставрогина. Она называется «У Тихона». Работая над романом, Достоевский писал: «Но не все будут мрачные лица; будут и светлые… В первый раз, например, хочу прикоснуться к одному разряду лиц, еще мало тронутых литературой. Идеалом такого лица беру Тихона Задонского… С ним сопоставляю и свожу на время героя романа».