Евангелие Достоевского

Наконец, еще одним прототипом Ставрогина был Герцен. Как отмечает В. К. Кантор, некоторые детали биографии Герцена воспроизведены в биографии Ставрогина: первый был гражданином швейцарского кантона Фрайбург, второй – гражданином кантона Ури; в предсмертном письме Ставрогин упоминает о Герцене; отношение Петра Верховенского к Ставрогину напоминает отношение террориста Нечаева к Герцену. Ставрогин явился к Тихону с листками, отпечатанными «секретно в какой-нибудь заграничной русской типографии, и листочки с первого взгляда очень походили на прокламацию». Это «очевидный намек на лондонскую типографию, где печатались герценовские мемуары и прокламации». Даже амурные похождения Герцена нашли отражение в извращенной сексуальности Ставрогина.

Тень Герцена присутствует в романе «Бесы» на всем его протяжении: от первой главы до эпилога. В общей сложности имя Герцена упоминается в романе 13 раз. Достоевский познакомился с Герценом в Петербурге в 1846 году, потом несколько раз навещал его за границей.

А. Збруев. Портрет А. Герцена. 1830-е гг.

Одно время он восхищался творчеством Герцена, но идейные расхождения с годами становились все более очевидными. В «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский пишет: «Герцен был… продукт нашего барства, gentilhomme russe et citoyen du monde[3] прежде всего тип, явившийся только в России и который нигде, кроме России, не мог явиться. Герцен не эмигрировал… нет, он так уж и родился эмигрантом. Они все, ему подобные, так прямо и рождались у нас эмигрантами, хотя большинство их не выезжало из России… Герцену как будто сама история предназначила выразить собою в самом ярком типе этот разрыв с народом огромного большинства образованного нашего сословия… Отделясь от народа, они естественно потеряли и Бога. Беспокойные из них стали атеистами; вялые и спокойные – индифферентными. К русскому народу они питали лишь одно презрение, воображая и веруя в то же время, что любят его и желают ему всего лучшего… Разумеется, Герцен должен был стать социалистом, и именно как русский барич, то есть безо всякой нужды и цели, а из одного только “логического течения идей” и от сердечной пустоты на родине… Отрицал собственность, а в ожидании успел устроить дела свои и с удовольствием ощущал за границей свою обеспеченность».

Этот нелицеприятный отзыв многое говорит о причинах, по которым русские революционеры (от Герцена до Ленина включительно) предпочитали отсиживаться за рубежом. Не только из страха перед репрессиями. Им там было комфортнее и спокойнее, а кроме того, оттуда легче было рулить революционными процессами. Но Достоевского возмущает не это, а то, что революционеры не знают русский народ, а потому и предлагают ему рецепты устроения общества на основе атеистического мировоззрения. Достоевский был глубоко убежден в том, что православная вера – неотъемлемая часть русской национальной идентичности. И любое общественное устройство, в основе которой не лежит вера во Христа и Православие, он считал неприемлемым для России.

Петр Верховенский

Образ Петра Верховенского в наибольшей степени отражает то омерзение, которое испытывал Достоевский к революционному подполью. Если образ Ставрогина овеян романтическим ореолом, то Петр Верховенский лишен всякой красоты, хотя бы только внешней. Это не демон, это мелкий бес. В нем все отталкивающе, начиная с внешности и кончая манерой говорить: «Никто не скажет, что он дурен собой, но лицо его никому не нравится… Лоб его высок и узок, но черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы длинные и тонкие… Он ходит и движется очень торопливо, но никуда не торопится… В нем большое самодовольство, но сам он его в себе не примечает нисколько. Говорит он скоро, торопливо, но в то же время самоуверенно, и не лезет за словом в карман… Выговор у него удивительно ясен; слова его сыплются, как ровные, крупные зернушки, всегда подобранные и всегда готовые к вашим услугам. Сначала это вам и нравится, но потом станет противно…»

Именно Петр Верховенский является носителем самых разрушительных идей, носителем нечаевщины, идеологом разнузданного революционного террора, основанного на нравственной вседозволенности и безверии. Внешне он и его сообщники – борцы за справедливое переустройство общества. Но внутренне это циничные террористы, которые не останавливаются перед кровью для достижения своих честолюбивых целей. Революционный террор смыкается с уголовщиной: в этом смысл знаковой фигуры Федьки-каторжника, которая маячит на сцене в течение всего романа.