Евангелие Достоевского

– Если б я веровал, то, без сомнения, повторил бы это и теперь; я не лгал, говоря как верующий, – очень серьезно произнес Николай Всеволодович. – Но уверяю вас, что на меня производит слишком неприятное впечатление это повторение прошлых мыслей моих. Не можете ли вы перестать?

– Если бы веровали? – вскричал Шатов, не обратив ни малейшего внимания на просьбу. – Но не вы ли говорили мне, что если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились лучше остаться со Христом, нежели с истиной? Говорили вы это? Говорили?

– Но позвольте же и мне наконец спросить, – возвысил голос Ставрогин, – к чему ведет весь этот нетерпеливый и… злобный экзамен?

Достоевский вкладывает в уста Ставрогина, но не нынешнего, а прежнего, свои собственные мысли, изложенные в письме Фонвизиной. Именно в этом письме, посланном по окончании каторги, он изложил свой «символ веры» и заявил о неприятии какой бы то ни было истины вне Христа. Парадоксальным образом Ставрогин оказывается двойником самого Достоевского.

Такова удивительная диалектика Достоевского, особенность его художественного метода. Он вкладывает в уста героев свои собственные мысли, распределяя их между самыми разными персонажами. Подобно диалогам Платона, в которых собеседники спорят между собой, но мы не всегда знаем, с какой точкой зрения солидаризируется сам философ, в диалогах, которыми наполнены романы Достоевского, звучит его голос, но не всегда понятно, с кем из героев и в каких именно воззрениях он согласен. Читатель сам должен делать выбор между философскими идеями и становиться на сторону то одного, то другого собеседника.