Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Абсолютно раздолбанная, раскиданная поляна, с какими-то рвами и воронками, все криво и косо, грязь перемешана со снегом. И по этому полю, воняя и тарахтя, то и дело переваливаясь с боку на бок, наискосок, в разных направлениях пробираются какие-то подбитые танки, с сорванной броней, с вращающимися на виду ремнями и шестернями, между танками, оскальзываясь, мечутся и орут какие-то грязные, оборванные люди... солдаты? Командиры? Наши? Не наши? Ничего невозможно понять.

Наконец отыскались «наши»: они прятались на том краю поля, за трухлявым вагончиком, от леденящего ветра.

— Ребята! Вперед! — размахивал перед ними руками, пытаясь увлечь в атаку, такой же рваный, как и они, политрук (бригадир). — Ребята! Не подведи! — уже отчаявшись, крикнул он и выскочил из-за вагончика на смертельный ветер.

И ребята, как у нас и водится, не подвели: выскочили, матерясь и оскальзываясь, и потрусили через поле, вслед за каким-то раздолбанным танком, захлебывая разинутыми ртами сизый дым выхлопа.

Ур-ра-а!

«Танк» резко остановился и, сотрясаясь так, что на него страшно было смотреть, стал бить ковшом мерзлую землю. Ребята, отворачиваясь от ветра, стали окапываться.

Когда мы стали выдвигать гроб Мары из спецавтобуса, задняя защелка щелкнула и разлетелась, крышка приподнялась, и прямо перед своим носом я увидела подошвы ее туфель. Господи, совсем новые, ничуть не стертые!

— Да, всю дорогу у них эти защелки ломаются! — равнодушно проговорил водитель, вышедший из автобуса поглазеть, но отнюдь не помочь.

Да, не сбылась даже ее «похоронная мечта» — лечь в любимом саркофаге. Все как-то забыли об этом... обыкновенный халтурный гроб!

Бойцы доцарапали яму, потом спустили Мару на полотенцах, покидали с нашей помощью смерзшиеся комки вниз; потом сверху опрокинули тележку песка, охлопали лопатами, сровняли. Мы выпили вместе с тружениками лопаты. Бумажный стаканчик, даже нагруженный водкой, рвало ветром из рук, приходилось левой рукой перед ртом делать экранчик.

Цыпа, с которым Мара прожила сорок лет, на кладбище так и не появился... говорят, прихватило. Зато Сиротка — в роскошной шубе и с огромным венком — была всюду на первом плане, словно родная дочь.

Гуня появился внезапно со стороны леса с проволочной рамкой в руке, сосредоточенно глядел, как рамка в его руке вихляется, и сообщил, что душа отходит плохо: что-то ее удерживает... или кто-то?

Мы двинулись обратно... Вот компания какая!

Март надменно курил у своего белоснежного автобуса, к могиле не подошел. Куда он, интересно, отлучался с автобусом в тот день, когда ее убили?

Митю уже ждали у «персональной машины» с мигающим хохолком. «Там» оказались люди душевные: отпустили Митю на похороны.

Мол, раз убил старушку, пусть покается. Шутка.

— У нас есть еще что-то выпить ребятам? — всполошился Митя, когда мы приблизились к «воронку». — Они ж в выходной со мной поехали!

К счастью, нашлось. «Душевные ребята» высунули лапы из «воронка» — стаканчики в них казались крохотными.

Крякнули, утерлись овчиной.

— Ну, нам пора! А то ворота закрываются! — озабоченно проговорил Митя.

Всюду вникает!

В прощальной суете я незаметно вложила ему в ладонь звездочку... пригодится в тюремном быту. Митя глядел не на нее, а мне в глаза. И я услышала, как она брякнула о камень.

Зато теперь стали передавать от него записки. Спасибо Станиславу Николаевичу — и если он даже и сует в них свой нос, то кое-что узнать ему полезно.

«Здорово!

Поздравь меня — я тут сделал бешеную карьеру. Неожиданно пригодились знания, полученные во Дворце пионеров, в картонажном кружке: меня назначили главным по восстановлению макета тюрьмы в их музее. Распознали-таки культурного человека! Интересные тут экспонаты! Например, фотография: Набокова-отца везут в заключение из Государственной думы как раз сюда, и восторженная толпа его приветствует! Поучительно. Восстановление макета, созданного еще до революции, начали, как настоящие гуманисты, с макета больницы и морга. Больницу, кстати, удалось мне перед этим изучить изнутри. Но абсолютно случайно. Рвали больной зуб, и врач вдруг сказал, что блатные презирают обезболивание, и начал рвать так. Я хотел сказать, что я вовсе не блатной, но не успел, вырубился. На койке почему-то оказался с переломом ребра. Чудеса медицины! Зато изучил больницу изнутри, что сыграло важную роль при работе над макетом. Кстати, находясь в койке, выиграл у соседа-старичка в шахматы два раза подряд. А ты еще говорила, что я слабоумный!»

Да, судя по этой бодрой корреспонденции, его там усиленно «прессуют»!

Я позвонила.