Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Всю ночь, причем с самых разных сторон — слева, справа, снизу, сверху, доносился его победный хохот, звон ударов по арматуре, вспыхивали судорожные блики сварки, перемежаемые звуками пиления. Так они бурно фехтовали всю ночь, наконец Яша победил (или это нам уже приснилось в коротком сне, продолжении реальности, что Яша наконец заварил коварного Зуя наглухо в крохотном пространстве среди арматуры?), но сон был, естественно, недолгим: мы проснулись от звона и грохота. Яша под потолком бегал по арматуре, как маленький лохматый паук, то пилил, то сваривал прутья, то загибал их огромным молотом. Увидев внизу наши изумленные лица — на нас немножечко летели искры, — Яша на секунды приостановил труд и любезно объяснил нам, что он «плетет» там из арматуры специальную «комнатку для гостей». А мы, интересно, где же ночевали? В гостиной? Яша снова начал сыпать на нас железные опилки и яркие искры. Спать в такой обстановке было трудновато. Яша упоенно продолжал работать, и, даже когда Мальвинка уходила на работу, к своей кобылке, оставленной внизу, Яша не спустился, а лишь приветственно потряс огромным молотом. У Мальвинки, кстати, в повозке имелся серп.

Но спать мы, естественно, в эту ночь не спали. Поэтому, оказавшись на крыше на параллельных раскладушках, на теплом солнышке, перемежаемом прохладным ветерком с залива, мы сразу стали сладко задремывать, погружаться в светлый и, кажется, — впервые в жизни — общий сон!

— Хорошо! — почти неразборчиво бормотал Митя, не открывая глаз. — Наверху перистые облака... тема моей докторской диссертации, рядом... — Тут он собирался сказать про меня, но голос его оборвался... то ли из-за охватившего его вдруг волнения, то ли... из-за появившейся над кромкой площадки всклокоченной головы хозяина.

Яша вскарабкался сюда, подтянув за собой огромную и, как видно, тяжелую хозяйственную сумку,

Мы не открывали глаз, упорно притворяясь спящими, — тем более притворяться было нетрудно: мы вообще-то спали. Единственной ниточкой, связывающей нас с реальностью, был тихий треск невидимого вертолетика, то четкий, то затуманенный, исчезающий...

— Вот... тут кое-какие интересные старые книги вам приволок! — донесся до нас вместе с ветерком голос Яши. — Посмотрите, чтобы не скучать!

Мы не отвечали, выжидая, когда энергичный хозяин мог бы уже исчезнуть — учитывая, что мы не отвечаем ему, а, наоборот, спим. Ну вот, наверное, достаточно? Митя приоткрыл глаз и пробормотал:

— Да, вот только книг нам сейчас и не хватает!

Голова хозяина как раз скрывалась за краем. Лежа на раскладушке, мы видели вообще одно небо... Высоко же мы залетели!

Но потом, вдруг унесенные неизвестно каким ветром, мы оказались с Митей на одной раскладушке... крепко, оказывается, их делают!.. Потом разделились, лежали рядом... оказывается, можно и на одной! После этого, однако, почувствовав легкий укол совести, решили поинтересоваться хозяйскими книгами — раз уж он их приволок!

Мы залезли в кошелку.

Вот это старина!..

На обложке самой толстой книги с металлическими застежками был выдавлен какой-то необычный, пухлый короткий крест... где-то я такой видела! По четырем его концам стояли четыре слова. Пользуясь французским, я их перевела: Вера. Надежда. Любовь. Терпение. Часто приходилось слышать в жизни: Вера, Надежда, Любовь... Терпение... в этом сочетании как-то не попадалось. Впрочем, совсем недавно я где-то слышала именно это сочетание... от какого-то очень важного для меня человека. Я помню, очень удивлялась и волновалась: откуда он еще и Терпение приплел? Вспомнила! Эти четыре слова повторял все время в своих выступлениях Тихомиров. «Только это нас и спасет, друзья! — повторял он по телевизору и просто так — Вера, Надежда, Любовь... и Терпение!»

Во время последних своих выступлений он уже выглядел очень плохо: черные круги под глазами, глаза блестят, но именно благодаря этому издалека, с трибуны или в телевизоре, он выглядел вдохновенно, необыкновенно.

Терпения-то ему, на мой взгляд, как раз и не хватило! Впрочем, то не его вина. Лагерь. Психушка. Болезнь.

— Вера. Надежда. Любовь. Терпение, — сказал Митя. — Девиз розенкрейцеров, на их кресте.

Ах, вот откуда эти слова и почему они так взволновали меня! Я видела их с Роже в храме розенкрейцеров... где я, кажется, что-то обещала.

Мы отвернули тяжелую обложку. Дальше был русский текст, лишь на старинных портретах, идущих в самом начале, были латинские надписи.

Портрет мучительно знакомого человека с выпуклыми глазами, втянутыми щеками, гладким лбом и острой ухоженной бородкой.

— Шекспир? — воскликнула я, хотя понимала, что человек на портрете гораздо ближе мне, чем английский классик.

— М-м-м... Шекспир — это, видимо, всего лишь одно из проявлений этого человека. Лорд Фрэнсис Бэкон. Происхождение таинственно. Упрощенная, на мой взгляд, версия — незаконный сын королевы Елизаветы и графа Лейчестера. Но навряд ли! Член многих тайных обществ своего времени... и нашего! Этот же портрет — Иоганн Валентин Андреа, один из высших эмиссаров ордена розенкрейцеров — а в наши дни...