Евангелие рукотворных богов

Глаза в тени. Неподвижные черные монеты, обрамленные светлыми полукружьями. Немигающие. Владелица их лишь шевелит шеей, поворачивая голову в нужном направлении, да коротко, незаметно перелетает с места на место, неотступно следуя пути нелепой троицы. Птица, которой здесь не должно быть - да-да, все та же странная сова. Сидит на ветке, словно вслушиваясь, осмысливая (разве такое возможно?), звучащие вдалеке слова. Наблюдает. Еле заметный шорох заставляет пернатого соглядатая вздрогнуть, резко, впрочем, абсолютно бесшумно, развернуть голову почти назад, не меняя положения тела. Огненная молния в зелени листвы, но движения ночного охотника отточены и беспощадны - в кривых сильных когтях уже сжато пушистое рыжее тельце. Любопытные бусинки глаз и задорно сморщенный нос, тонкие кисточки на острых ушках и топорщащееся веером украшение-хвост - белка. Несчастный зверек на свою беду оказался в поле зрения холодного хищника. Вот только совсем не похожа белка на затравленную жертву. Она возмущенно трещит что-то на своем древнем наречии и нахально, что есть силы, хватает мелкими острыми зубами грубую морщинистую лапу. Сова по-человечески, словно обжегшись, поджимает конечность, кажется, еще мгновение, и она начнет дуть на пострадавший участок. Добычу птица тем не менее отпускает и бочком сторонится, давая зверьку место. А проныра-белка меряет негодующим взглядом недавнюю противницу, можно ведь было и сразу догадаться - разве могут интересовать те трое простую лесную тварь? Жительница Мирового Древа, что стремительно носится вверх-вниз меж ласкаемой ярким светом кроной и влажным полумраком, питающим корневища. Бессменная посредница, посыльная меж Небесным и Подземным - вездесущая ябеда Рататоск. Да, могущественные силы интересуются этим, представляющимся окончательно потерянным мирком и роли в нем хромого калеки, зарвавшейся девчонки и сопливого мальца.

К полудню следующего дня путники, миновав несколько покинутых сел, вышли к еще одному затопленному городку. Из раскинувшейся сколько хватает взгляда громадной грязной лужи словно вырастали полуразвалившиеся стены, мелкая рябь волн гнала по покрытым водой улицам разлагающийся мусор и кривые стволы деревьев, торчащие то тут, то там, уже никогда не могли украситься зеленью листвы. Все серое и мутное, слякотный туман и ни с сего зарядивший мелкий дождь лишь придавал картине еще большую обреченность. На покосившихся железных опорах проржавленный жестяной лист извещал гостей о названии населенного пункта. Когда-то черными буквами на белом фоне, а теперь просто трудноразличимыми сквозь следы коррозии контурами здесь значилось: "Вадим", ну, или что-то в этом роде.

- Чего застряли, пошли, нам еще лодку искать, - Ключник сдернул с себя рубаху, промокшую в этой влажной взвеси, - Добро пожаловать, здесь начинается Разлив.

Потом, под хлопающим парусом подтекающей лодчонки, доставшейся им после еще одного обыденного убийства, когда Рахан неторопливо снял стягивающие тело повязки, Стерва и Ванко еще раз удивились. Они удивились тому, как плечи солдата за короткий срок еще больше округлились, налились упругой силой, а освободившаяся рука оказалась полностью работоспособной. Просто им было невдомек, что в процессе подготовки Ключника очень много внимания уделялось такому важному свойству живых организмов, как регенерация.

А впереди была еще долгая водная дорога, шесть сотен верст воды, а дальше - новые спутники, ледяные горы, обдуваемые всеми ветрами степи и сухие обжигающие пустыни. Таинственные и нелегкие странствия, неотъемлемая часть становления Воинов Духа, так необходимые алчным до бездумного почитания богам паломничества. Ставшие священными в бесчисленных пересказах набожных проповедников и горькие, полные лишений для непосредственных их участников. Путешествия, в которых, словами забытой легенды, в спину странникам дышали демоны ада а в лица радостно скалилась сама Смерть…

ГЛАВА 9

Ответь навскидку, не обременяя себя мучительным раздумьем. Скажи - кому доверишь судьбу прокаженного мира? Благонравному судье, что не слышит голоса сердца? Нет, скорее раскаявшемуся убийце, отчаявшемуся в ожидании своей участи. Увлеченному собственным процветанием торговцу? Уж лучше клейменому рабу. Не ведающему бед, пышущему здоровьем юнцу? Тогда калеке, познавшему боль. Все просто - нельзя проникнуться пониманием, не испытав терзаний собственным телом. Оценит бремя страданий праздный обыватель? Нет, это дано поэту. Потерявший веру в душе никогда не сравнится с нищим проповедником. А впавший в маразм старец не сможет взглянуть на мир глазами ребенка. Наемник, калека, невольник, монах, менестрель и дитя - так сказано в Пророчестве.