Евангелие рукотворных богов

Однако сейчас - далеко не самый худший район, не затопленный запертыми водами, не оскверненный в полной мере дыханием смерти, открывающий величественный вид на центр Старого города. Слева - возносящееся вверх, некогда белое, закопченное ныне дымом пожарищ скопление жилых построек. Когда впервые полыхнул огнем горизонт, тысячи людей еще почитали этот надел покойным и уютным пристанищем. Черные стены, испещренные бездонными дырами стоят теперь памятниками людской беспечности. Чуть дальше - синие воды могучей реки, разрезающей город на две половины, отводящей излишки недавно кристальных вод Озера. Прекраснейшего Озера, названного коренными жителями этих мест, пришедшими задолго до имперцев, Морем Естества - Байгал-Далай. Три опоры рухнувшего, не выдержавшего мерных ударов ледовых плит моста, скрученные словно рукой титана остовы металлических ферм.

На противоположном берегу - руины и среди них непостижимым образом вздымается в небо тонким шпилем несуразный обелиск. Украшенный тремя ярко-красными полосами на ровной, лишенной украшений белой поверхности, указующим пальцем он грозит тучным небесам, роняющим вниз скупые тяжелые капли дождя. Что это - башня Владык, правящих городом, неподвластная разрушительному действию освобожденной стихии? Или просто гигантская труба, выбрасывающая на безопасную высоту сажу и грязь - остатки жизнедеятельности? Какие жертвы и каким богам приносили жители к этому алтарю, если понадобилось сооружать столь циклопическое строение? А рядом, намного ниже, у подножия слева, на берегу реки белеющий храм с треугольным навершием, справа, чуть дальше, другой, с зелеными куполами, потом еще один, иной формы, но такой же ослепительной белизны, неестественной на общем серо-буром пасмурном фоне. Воздвигнутые разнообразным богам, либо противоположным ипостасям одного божества они остались упрямо стоять, когда гибли в огне остальные здания.

Русло делает крутую петлю, отчего центр города становится похож на остров, остров святилищ, и за одинокими шпилями снова синеет лента реки, а дальше, сколько хватает взгляда, вплоть до горизонта, бесформенным нагромождением, развалины, руины мертвого города.

Кайская гора, застройка более чем вековой давности, одинокая и безлюдная, как и большая часть этой свалки. Обиталища бродяг и мутантов, кого непознаваемая сила города удерживает в своих незримых границах, не выпуская за пределы, там, в центре, подмигивающем местами неровными отблесками костров. Здесь тихо и пусто, даже стаи пожирающих друг друга собак не забредают на эту сторону.

Тихо и пусто, лишь трое странников, нашедших себе приют под сводами полуразрушенной лачуги. Двое, мужчины, склонились у огня и развлекают себя извечным спором, третья, девушка - снаружи, сидит на обломке, бывшем когда-то частью здания и нависающей теперь над обращенным к реке склоном горы.

Жизнь всегда контрастно выглядит на фоне разрушений, навевающих скорбные мысли о смерти, но девушка удивительным образом вписывается в пейзаж, состоящий из навороченных глыб, изогнутых железных прутьев, разбросанной утвари, наполнявшей раньше людские жилища. Она как часть всего этого, будто всегда находилась здесь, каменной горгульей всматриваясь в унылую картину - моросящий дождь вперемешку с изредка пробивающимися сквозь багровую пелену туч лучами заходящего солнца и белеющие в развороченном крошеве стены храмов. Абсолютно естественная в окружающем хаосе.

Если присмотреться, внешность девушки, при всем кажущемся сродстве с руинами, окажется очень привлекательной. Она прекрасна, густые черные волосы, собранные на затылке в бесформенный узел и прилипшие к щекам вдоль сбегающих струек воды пряди, огромные глаза, уставшие, с темными кругами и бескровные губы, рваные лохмотья вместо одежды, с трудом прикрывающие наготу - ничто, однако, не может оттенить красоту лица и гармоничность фигуры. Девушка сидит, подобрав ноги в потертых сандалиях, охватив колени руками, покрытыми змеящимися татуировками, какими на западе привыкли украшать женщин для утех, сидит и исподлобья смотрит вперед. Туда, где над умершими святилищами, над вонзающейся в небо полосатой стелой, вопреки обыкновению необычайно низко, ниже облаков зависло отливающее серебром тело дракона. И в ее глазах, темных, но не черных и не карих, как следовало бы ожидать, а густо-синих - ожидание, печаль и Ненависть.

- Кэт! - окликивает девушку один из спутников, плотный, дородного, не гармонирующего с сутью бродяги, вида человек, - еда готова.

Девушка не шевелится.

- Не беспокой ее, - возражает второй, худощавый, гибкий, как прут лозы молодой человек с прислоненной к колену гитарой, - она опять ушла.

- Несчастный ребенок…

- Да ладно, - юноша дует на деревянную ложку и пробует зачерпнутую из котла похлебку, - пусть еще покипит.

Плотный откидывается назад и смотрит на плачущие небеса. Свинцовые тучи кажутся тяжелыми, не способными удерживаться в воздухе, готовыми в любой момент обрушиться вниз, погребая под собой жалкие остатки жизни.