Евангельская имущественная этика. Русская социальная мысль. Цикл публичных лекций

Каковы же идеалы Златоуста? Личный идеал – я думаю, вы уже поняли, – это добровольная бедность, полное нестяжание. Вот таким должен быть настоящий христианин. А то у нас какое-то всё время христианство-лайт – христианство такое облегчённое. Кстати, о бедности: Златоуст чётко различает добровольную бедность и недобровольную бедность. Недобровольную бедность, в которой находится масса людей, он считает страшным бедствием. Этого не должно быть. Это хуже, как говорит Златоуст, «разжённой печи». Бедные – мученики, они из-за того, что бедные, всё время стеснены, жизнь их очень тяжела. Им обязательно надо помогать! Такой бедности быть не должно. И если человек хочет иметь достаток, он может его иметь. Но добровольная бедность имеет, с точки зрения Златоуста, огромное преимущество: бедный не отягощён ничем. Его душа, мысль может легко воспаряться к Богу. Добровольно бедные – это люди блаженные, осенённые благодатью. Поэтому недаром сказано в Евангелии, что блаженны нищие, в Евангелии от Луки.

А каков же общественный идеал? Златоуст думает и об этом. И оказывается, общественный идеал христианина – это общественная собственность, общность имуществ. Об этом Златоуст очень чётко говорит. Он обосновывает это и теоретически. Он, так же как и все остальные Святые Отцы, уверен, что всё принадлежит Богу. Подлинным собственником всего является Бог. Вот то, что люди собственники, это – иллюзия, как он объясняет. На самом деле не так: все мы – только управители, мы только управляем Божиим имением, и ничего более. Богатый должен, если он богатый, правильно этим своим богатством управлять. А как правильно? С точки зрения Златоуста, правильно только так: всё богатство раздать бедным. Вот это правильно! Потому что, с точки зрения Златоуста, если всё принадлежит общему владыке, Господу Богу, то всё принадлежит всем. Поэтому Господь, на самом деле, учредил для человека общую собственность. И только в результате грехопадения человек возымел эту страшную страсть любостяжания и стал забирать себе имение в частную собственность. А после он стал, чтобы оправдать это, придумывать законы, которые всё это легализовывали бы.

Златоуст с большим пиететом относится к тому, что произошло в Иерусалимской общине. Помните, на прошлой лекции я подробно рассказывал об этом феномене – первая христианская Иерусалимская община, в которой все двенадцать апостолов, причём сразу же после принятия Духа Святаго, организовали строгий христианский коммунизм. Златоуст в восторге от этого. Он говорит, что «это было ангельское общество». Фрагменты из его проповедей на Деяния апостольские, в которых рассказывается об Иерусалимской общине, – это самые интересные, самые замечательные, самые вдохновенные слова Златоуста. Но я уже об этом говорил и повторяться не буду. У нас мало времени.

А однажды, прямо с амвона, Златоуст обращается к пастве, к этой вот большой массе народа, которая стояла перед ним: «Ну, мы что же – хуже? Неужели мы не можем повторить то, что сделали первые христиане? Они стали продавать всё своё имение и все вырученные деньги приносить к ногам апостолов. Ну неужели же мы хуже? Мы же всё-таки христиане! Давайте мы сделаем то же самое. Вот тогда это будет настоящая проповедь христианства, вот тогда мы привлечём всех к себе, все уверуют в христианство». Конечно, Златоуст отлично знал, что ничего не получится. Люди, которые стоят перед ним, – это люди совершенно не того духа. Так и получилось – тогда никто ничего к ногам Златоуста не принёс, и всё пошло по-старому.

Златоуст очень много говорит о милостыне. Собственно, нет другого Святого Отца, который бы так превозносил милостыню. Он считал, что милостыня выше поста. Милостыня выше молитвы, выше девства. Подать чашу холодной воды какому-то бедному человеку – это равносильно тому, что священник подаёт евхаристическую чашу своим причащающимся прихожанам. Даже так! В устах Златоуста, который является создателем православной литургии, это совершенно потрясающее высказывание. Вот как он высоко ставил милостыню! Однако, однако… понимаете, он указывал, что милостыня, тем не менее, – лишь паллиатив. Есть страшная болезнь: это вот сребролюбие, стяжание. И милостыня, как елей на рану – она вот как-то это всё заглаживает, но кардинально не лечит. Мир всё равно остаётся тем же самым, несмотря на милостивых людей, милостыню и всё прочее. Поэтому он считал, что идеал вовсе не милостыня, а общность имуществ. Вот там, в таком обществе, всё преображается. Там нет ни богатых, ни бедных. Нету богатства – уничтожается сребролюбие, люди начинают жить, как ангелы.

И, во-вторых, надо разобраться, что считал Златоуст милостыней. Понимаете, вот то, что мы бросаем десять рублей, монетку в такой какой-нибудь пластмассовый стаканчик нищего, – это, с точки зрения Златоуста, не милостыня. Это профанация. Самая настоящая профанация. Подлинная милостыня – это совсем другое. Это вот что такое.