Everything I am

И все же я начал находить, что он неплох внешне. Хм, а что, почему бы нет. После того, как Снейп весьма… недвусмысленно дал мне понять, что мои подозрения беспочвенны, мне стало наплевать на тонкий запах духов, исходящий от прически Малфоя, на его хрупкие запястья и выверенные движения.

Потому что мои растрепанные черные волосы, порывистые жесты и обведенные кругами глаза нравятся Снейпу больше. Ведь спит он со мной.

Малфой может сколь угодно долго рассматривать пуговицы на сюртуке Снейпа — расстегиваю их я. А если он протянет к ним руку… Я так давно обещал сломать ее, что движение будет автоматическим.

«Натурал — понятие растяжимое», так ты сказал, да, Малфой? А гей зато весьма и весьма конкретное. Особенно когда дело касается нервно-неуравновешенного Гарри Поттера. Если что, я доступно изложу тебе свою точку зрения насчет «твоих отношений с твоим деканом». И едва ли Снейп меня остановит.

Возможно, нам однажды придется направлять друг на друга палочки, выкрикивая Непростительные заклятия. А пока пусть Малфой меняет фасоны мантий каждые две недели и корчит мне рожи. Я стал способен взглянуть на него объективно, оставив и почти шестилетнюю ненависть, и ярость, переполнявшую меня год назад… Когда погиб Сириус. Я помню тот день. Я не говорю об этом — но я помню. Теперь я могу взглянуть на Малфоя — и оценить и белозубую улыбку, и блеск глаз, и высокомерный прищур, и уровень владения палочкой. Уж конечно выше «среднестатистического». Нет, он не посредственность. Отнюдь. Сейчас я уже признаю это.

Но его треп об отношениях со Снейпом — туфта. И почему-то это понимание делает меня сильнее него.

Я устраиваюсь на траве под деревом и вынимаю из сумки учебник по Чарам. Через пять дней экзамен, который я должен сдать, и сдать нормально. Обязан. Это предмет из тех, на оценку по которому смотрят в аврорате при приеме на работу. А Флитвик начал ставить мне приличные отметки только в этом году. Я знаю, что сам виноват, стоило бы эти пять лет заниматься и поусерднее, но что толку горевать? Не биться же лбом о дерево оттого, что не слушал Гермиону!

Я тяжко вздыхаю и погружаюсь в чтение. На улице пустынно, только несколько человек в отдалении так же, как я, сидят и лежат на траве, уткнувшись в книги. Тихо, только трещат кузнечики и тикают часы — я опираюсь щекой на левую руку. Подумав, я снимаю их и кладу рядом — чтобы видеть циферблат и не опоздать к семи вечера в подземелья.

Глава 34. Легилименция.

Все. Экзаменам точно пора наступить — если первого июня по какой-нибудь причине Чары отменят, я просто свихнусь. Невозможно заучить такую бездну материала и долго держать в голове. Хорошо хоть, заклинания с рецептами из Травологии у меня в голове больше не перепутываются, как вначале.

Я переворачиваюсь на спину — последний час я читал, поставив подбородок на переплетенные пальцы рук и поставив локти по обе стороны от учебника — и потягиваюсь. Небо ясное и такое высокое, что, кажется, приглядевшись можно увидеть звезды. Только солнце слепит и мешает. Синева еще не начала блекнуть, хотя на часах уже двадцать минут седьмого. Почему зимой не может темнеть так же поздно? Мне всегда становится легче на душе, когда дни делаются длиннее, а ночи теплее. Не люблю зиму.

Я тру тыльной стороной ладони заслезившиеся от яркого неба глаза и сажусь, преодолевая секундное головокружение. Гермиона точно сказала бы, что читать лежа — вредно. Зато удобно, только спина затекает.

Ладно. Я закрываю книгу и убираю ее в сумку, на всякий случай проверив, что мантия-невидимка все так же лежит на дне. Сегодня она вроде не должна мне пригодиться, но кто может знать наверняка? Я уже понял, что мои визиты в подземелья обычно соответствуют плану только в том, что я прихожу к назначенному времени. Все остальное — на волю хозяина кабинета.

Замечательно, Гарри. И когда это ты стал вверять происходящее его воле?

Да не вверяю я. Я просто пытаюсь сказать, что Снейп непредсказуем.

А ты сам?

А сам я перезанимался и как дурак веду разговоры сам с собой. Большое спасибо, что хоть не вслух.

И то правда. Кстати, если не поторопишься, опоздаешь.

Я хмыкаю собственным мыслям и бросаю взгляд на часы, застегивая ремешок. Без двадцати. Черт возьми, когда готовишься — уж сколько раз замечал! — стоит только сделать паузу, и потом оказывается, прошло невесть сколько времени. А вроде всего минуту назад книжку читал. Так мозг отдыхает, объяснила недавно по этому поводу Гермиона, когда подобный вопрос задал Рон. Нет, о Роне я сейчас думать не буду — не время и не место.

И лучше, наверное, в самом деле поторопиться, он же сказал, что мои опоздания должны укладываться в четверть часа. А я не хочу к нему опаздывать.

Шрам снова тянет какой-то незнакомой болью — как будто по нему с силой проводят горячим пальцем.