Everything I am

— Мадам Помфри, — прошу я тихо и очень искренне, — пожалуйста, скажите, что произошло. Я же вижу. Что случилось? Ведь Волдеморт убит и вы говорите, что никто не пострадал. Так что вы от меня скрываете?

— Почти ничего, Гарри, — раздается от дверей знакомый голос. Помфри вздрагивает, а я вскидываю голову и вижу Рона, широкими шагами пересекающего палату. — Ничего — кроме того, что они увольняют Снейпа.

Тишина сдавливает голову тяжким обручем и взрывается в висках оглушающей болью. Помфри кричит на Рона, я не могу разобрать слов, перед глазами пляшут яркие мушки, он подхватывает меня под спину и помогает улечься на подушку. Я вцепляюсь в его руку. Мадам Помфри все еще что-то гневно говорит, пытаясь отодрать от Рона мои пальцы, но я крепко захватываю его ладонь — и врачу приходится отступить. Рон садится на край постели и ждет, пока я приду в себя. Мы встречаемся глазами, и я киваю:

— Говори.

— Нет! — мадам Помфри властным жестом указывает Рону на дверь. — Молодой человек, извольте немедленно выйти из палаты! Придете, когда я разрешу мистеру Поттеру посещения друзей — он еще слишком слаб, чтобы вы его беспокоили!

— Никуда я не пойду, — зло говорит Рон, передергивая плечами, — можете попробовать вышвырнуть меня отсюда силой. Гарри имеет право знать. В конце концов, его это тоже касается!

— Вы не будете говорить об… об этом! — лицо женщины идет красными пятнами, — я вам запрещаю! В противном случае я немедленно отправляюсь к директору!

— Да ради Мерлина, — бросает Рон, — пока вы будете бегать, я как раз успею ему рассказать.

— Рональд Уизли, немедленно уйди отсюда! — от ее яростного полушепота у меня учащается пульс, и я не знаю, как мне удается остаться вежливым:

— Хватит. Замолчите.

Молчание падает так внезапно, словно секунду назад у меня над ухом бесновалась толпа. А ведь они спорили очень негромкими голосами. Ладно. С реакциями нервной системы и собственного тела разберусь позже. Не в первый раз меня здесь ставят на ноги. Снейпа увольняют — так Рон сказал? Я перевожу взгляд на его лицо: раскрасневшееся, решительное, ни капли не смущенное.

— Говори.

Я замечаю краем глаза, как мадам Помфри хочет что-то сказать, машет рукой и опускается на стул.

— Что ж, мистер Уизли. Имейте в виду, что будете отвечать за свою самодеятельность, если Гарри станет хуже. Да и… в любом случае будете отвечать.

— Надо будет — отвечу, — нелюбезно откликается Рон. И поворачивается ко мне: — Ладно, только один вопрос: как ты, дружище?

Будто не было той почти драки в коридоре. И того разговора. Есть какая-то несмешная ирония в том факте, кто именно рассказывает о проблемах, возникших у моего любовника. Теперь я могу так его назвать.

Вот как. Могу. Тогда, кажется, я догадываюсь…

— Нормально, Рон, — отвечаю я, кивая в подтверждение своих слов. — Давай по делу.

— В общем, ты помнишь, как видел Финнигана в слизеринском коридоре? За день до того, как все случилось?

— Помню.

— Ну вот… они спелись с Малфоем и подали директору письмо, в котором написали о том, что ты гей и что Финниган может это подтвердить. А Малфой брался доказать, что Снейп спал с тобой. Уж не знаю, как и какая ему в этом корысть, но брался. В общем, они так все представили, что Снейп оказался чуть ли не растлителем малолетних — это ты-то малолетний! — и ему оставалось только уволиться без права дальнейшего преподавания, чтобы против него не возбудили дела. Дамблдор, может, уже уволил бы его — он такой расстроенный был, ужас просто — но пока ты был в больничном крыле без сознания, никто не решился. Потому что только на Снейпа вся и надежда была, что он тебя вытащит. Он в палату входил, и у тебя пульс выравнивался. При том, что ты в сознание не приходил. Он когда с тобой по ночам сидел, тебе кошмары не снились. Это Добби сказал. А теперь, как только станет известно, что ты в себя пришел, директор его в два счета выпнет. Не посмотрит, как Снейп тебе помогал. Он и сейчас вроде как под домашним арестом, сидит у себя в подземельях. Его только к тебе пускали — пока он не сказал, что твоя жизнь вне опасности. Тогда ему, кажется, быстро приказали убраться. Ни к нему никто не ходит, ни он сам наверх не поднимается. Даже о тебе никого, кроме Добби, не спрашивал. Не пойму, откуда он про его существование знает, а вот тем не менее.

— Знает, — я медленно закрываю глаза. — Добби мне пару раз помогал от него уходить. Мантию-невидимку приносил. — Мне все равно, что меня слышит мадам Помфри. Все равно, что я сейчас открываю тайну — потому что в ней уже покопались все кому не лень, и это перестало быть нашим секретом. И война — моя война — оказывается, еще не закончилась. Я рано начал радоваться. Пусть оставшихся без предводителя Пожирателей смерти истребляют ауроры — мне теперь предстоит иметь дело уже не с заклятиями, а кое с чем другим. Похуже.

Рон ухмыляется, не пытаясь скрыть этого, а я не нахожу в себе сил даже удивиться, когда он успел снова стать таким… терпимым. Спросить?

— Тебе что, все равно стало, что ли? Ты знаешь, о чем я.