Евгений Евтушенко. Все стихи

Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно —
     в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное,
как будто что-то в этом есть порочное…
Мы,
 одиночества стесняясь,
                    от тоски
бросаемся в какие-то компании,
и дружб никчемных обязательства кабальные
преследуют до гробовой доски.
Компании нелепо образуются —
в одних все пьют да пьют,
                не образумятся.
В других все заняты лишь тряпками и девками,
а в третьих —
      вроде спорами идейными,
но приглядишься —
          те же в них черты…
Разнообразные формы суеты!
То та,
   то эта шумная компания…
Из скольких я успел удрать —
                       не счесть!
Уже как будто в новом был капкане я,
но вырвался,
     на нем оставив шерсть.
Я вырвался!
     Ты спереди, пустынная
свобода…
     А на черта ты нужна!
Ты милая,
     но ты же и постылая,
как нелюбимая и верная жена.
А ты, любимая?
        Как поживаешь ты?
Избавилась ли ты от суеты;
И чьи сейчас глаза твои раскосые
и плечи твои белые роскошные?
Ты думаешь, что я, наверно, мщу,
что я сейчас в такси куда-то мчу,
но если я и мчу,
     то где мне высадиться?
Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!
Со мною женщины в себя уходят,
                         чувствуя,
что мне они сейчас такие чуждые.
На их коленях головой лежу,
но я не им —
        тебе принадлежу…
А вот недавно был я у одной
в невзрачном домике на улице Сенной.
Пальто повесил я на жалкие рога.
Под однобокой елкой
      с лампочками тускленькими,
посвечивая беленькими туфельками,
сидела женщина,
     как девочка, строга.
Мне было так легко разрешено
приехать,
     что я был самоуверен
и слишком упоенно современен —
я не цветы привез ей,
                  а вино.
Но оказалось все —
              куда сложней…
Она молчала,
      и совсем сиротски
две капельки прозрачных —
                  две сережки
мерцали в мочках розовых у ней.
И, как больная, глядя так невнятно
И, поднявши тело детское свое,
сказала глухо:
       «Уходи…
             Не надо…
Я вижу —
     ты не мой,
           а ты — ее…»
Меня любила девочка одна
с повадками мальчишескими дикими,
с летящей челкой
      и глазами-льдинками,
от страха
      и от нежности бледна.
В Крыму мы были.
        Ночью шла гроза,
и девочка
     под молниею магнийной
шептала мне:
«Мой маленький!
         Мой маленький!» —
ладонью закрывая мне глаза.
Вокруг все было жутко
             и торжественно,
и гром,
    и моря стон глухонемой,
и вдруг она,
     полна прозренья женского,
мне закричала:
       «Ты не мой!
              Не мой!»
Прощай, любимая!
           Я твой
              угрюмо,
                 верно,
и одиночество —
       всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.
Спасибо женщинам,
       прекрасным и неверным,
за то,
  что это было все мгновенным,
за то,
  что их «прощай!» —
           не «до свиданья!»,
за то,
  что, в лживости так царственно горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.