Евгений Иванович Якушкин (1826—1905)

Уже в глубокой старости, подводя итоги, Евгений Иванович писал П. А. Ефремову: «Я помню, что когда я не умел еще читать, то знал уже на память некоторые стихи из 1 главы «Евгения Онегина», так часто эту главу при мне читали. Лет тринадцати я мог уже без ошибки прочесть на память большинство мелких стихотворений, а знал, конечно, все напечатанное и многое обращавшееся в рукописях. Мою страсть к Пушкину наследовали мои сыновья. У меня здесь есть внучка лет 9, которая много знает из Пушкина не хуже меня и даже меня поправляет, если я ошибусь. Надеюсь, что и правнуки мои будут иметь такую же страсть к Пушкину».^{178} Но Пушкин был для Якушкина не только любимым поэтом; он был личностью, достойной подражания. Когда II. А. Ефремов пожаловался другу на тяжелую обстановку, в которой ему пришлось служить, Якушкин отвечал ему: «Я сам вынес много подобных невзгод, сотни доносов и тысячи сплетен самого скверного свойства. Было время, когда мое служебное положение было более нежели шатко, а у меня была семья, и наличного капитала было достаточно, чтобы прокормить семью не более, как в течение двух недель. Из нормального положения я не выходил, а ежели и выходил, то очень ненадолго. С голоду не умрем, а ежели немножко придется поголодать, беды в этом особенной нет. С какою веселостью Пушкин пишет письма из деревенской ссылки, для него действительно тяжелой. Вот у кого надо учиться».^{179}

Чрезвычайно значительна роль Е. И. Якушкина в лондонской пушкиниане. Разыскания Н. Я. Эйдельмана убедительно доказывают, что подавляющее количество пушкинских материалов, опубликованных на страницах «Полярной звезды» Герцена, происходило из собрания Якушкина и попадало в Лондон через его ближайших друзей.^{180} Так, из материалов Якушкина в «Полярной звезде» были опубликованы: запрещенные русской цензурой места из «Записок о Пушкине» Пущина, описание встречи поэта с арестованным Кюхельбекером (ранее частично опубликованное в «Библиографических записках»), отрывки из воспоминаний декабриста И. Д. Якушкина о встрече с поэтом в Каменке, примечания Пушкина к «Истории пугачевского бунта» и другие тексты. Кроме того, целый ряд стихотворений Пушкина, напечатанных в сборнике «Русская потаенная литература», также исходил из архива Якушкина. Чрезвычайно существенным был его вклад и в знаменитое гербелевское издание Пушкина (Берлин, 1861), которое скорее можно назвать якушкинским, — оно почти полностью опирается на его собрание. Таким образом, Е. И. Якушкин был одним из самых активных публикаторов запрещенных цензурой пушкинских материалов. Пожалуй, в конце 50-х — начале 60-х гг. в этом отношении он не имел себе равных. Напомним, что он опубликовал далеко не все, чем владел. Собрание его было полностью использовано для печати лишь в советское время. Впоследствии, живя в провинции, Якушкин не имел уже возможности заниматься разысканиями пушкинских материалов, тем не менее к нему как к признанному знатоку продолжали обращаться все сколько-нибудь серьезно занимавшиеся пушкинскими текстами, и в первую очередь редактор двух изданий сочинений Пушкина И. А. Ефремов, сам крупнейший знаток пушкинских материалов. Сведения о помощи Якушкина Ефремову при редактировании сочинений поэта во множестве встречаются в их неизданной переписке.^{181}

Хочется еще раз подчеркнуть, что Якушкин был не просто собирателем и публикатором пушкинских текстов (хотя и этого одного было вполне достаточно, чтобы запять почетное место в отечественном пушкиноведении) — он был также исследователем общественных взглядов и общественного значения творчества Пушкина.

Эту линию успешно продолжил его сын Вячеслав Евгеньевич, который в 1899 г. был выслан из Москвы под надзор полиции за речь об общественных взглядах Пушкина. В этой речи, произнесенной во время пушкинских юбилейных торжеств в «Обществе любителей российской словесности», В. Е. Якушкин говорил о верности Пушкина декабристским идеалам. «Великую заслугу» поэта он видел в том, что «благодаря ему идеи 20-х годов нашли легче доступ к молодому поколению 30-х годов».

Выступив против официальной версии о резком поправении Пушкина после 14 декабря, Якушкин заявил, что «общественные идеи» Пушкина после возвращения из ссылки «в сущности остались те же, но он для их распространения и осуществления в пределах возможного впредь должен был употреблять уже другие средства». Поэтическую биографию Пушкина Якушкин связывал с «историей нашего общественного движения», увидев в Пушкине 30-х гг. «единственного выразителя общественных идей 20-х годов» «в прежнем кружке, продолжавшем владеть литературой».^{182}