Евгений Харитонов. Поэтика подполья

Однако даже столь тонко настроенная система суждений вкуса периодически дает сбои; в частности, Харитонов не способен оценить угловатую красоту ранних стихотворений Эдуарда Лимонова (Елена Гулыга: «Стихи „Эдички“ Лимонова мы с Женей заклеймили как плохие»[654]), еще более показательно его полное фиаско при встрече с монтажной прозой Павла Улитина (фигура которого явно интриговала Харитонова). Впрочем, в 1979 году диковинная поэтика Улитина может ввести в ступор любого читателя; по всей видимости, Харитонов ошибочно воспринял улитинские тексты как подражания Джеймсу Джойсу и потому оказался разочарован: «Женя вернул мне текст Улитина с ужимочкой: „ну, какой это Джойс“», – вспоминает Михаил Айзенберг[655].

Идентификация себя в качестве писателя корреспондирует с явным уменьшением объемов режиссерской работы, которой до сих пор занимался Харитонов. После изгнания Харитонова из ДК «Москворечье» его Школа нетрадиционного сценического поведения обречена на развал (в 1979 году труппа еще периодически собирается для занятий на разных площадках, но дело явно идет к концу[656]). Определенный кризис переживает и «Последний шанс» – на пике успеха (громкие гастроли, участие в телепередачах, съемки в кинофильмах) группу покидает Владимир Щукин, обратившийся в православие и решивший уйти от мирской суеты[657]. Наконец, под удар попадает и самая знаменитая работа Харитонова-режиссера – пантомима «Очарованный остров», до сих пор шедшая в Театре мимики и жеста. Летом 1980-го Москва должна принять Олимпиаду, и городские власти стараются «навести порядок» во всех сферах столичной жизни. Театральный репертуар не является исключением; эротический и сюрреалистический «Очарованный остров» будет навсегда закрыт в ночь на 31 марта 1980 года[658]. Как следствие, к началу 1980-х единственным источником средств к существованию остается для Харитонова работа в НИИ общей и педагогической психологии под руководством Юлии Некрасовой. При лаборатории психических состояний он организует «театр для заикающихся»[659], где продолжает эксперименты по «жестовой психотерапии»: придумывает новые упражнения («Все тело и я сам веду себя как глаз – рассматриваю, то есть воздействую на окружающих, закрываю глаза, открываю, предохраняю от внешних воздействий. Ноги могут быть ресницами, веками»[660]) и ставит спектакли-импровизации («Он [Харитонов] читает пьесу (Зощенко), пересказывает – и мы играем, не уча ролей, импровизируя по канве того, что помним, – он вмешивается, говорит то за того, то за другого, нас человек десять, ужасно весело и интересно!»[661]). В харитоновском театре играет Михаил Файнерман[662], а некоторые из бывших участников «Школы» приходят посмотреть выступления[663]; сам Харитонов, по просьбе Некрасовой, посещает конференции в Московском НИИ психиатрии[664] и пробует писать научные статьи о лечении заикания[665]. Слухи об успехах Харитонова-врача постепенно расползаются по Москве (Нина Садур вспоминает занятия Харитонова с «группой заик и переполох в медицинских кругах по этому поводу» (2:148), Михаил Берг указывает, что Харитонов «обладал магией воздействия на окружающих, отчасти используемой им для работы с заикающимися, которых он, как дефектолог, умудрялся вылечивать в несколько сеансов»[666]), хотя сам Харитонов относится к своим достижениям с видимым скепсисом, и на вопросы друзей, действительно ли его упражнения помогают при заикании, неизменно отвечает: «Конечно нет!»[667] По-настоящему Харитонова занимают совсем иные материи: «Что делать, у меня было другое, главное занятие, и я думал только о нем» (496).