– Эта причудливая словесность пришла ко мне во времена, когда Старик был еще жив, но о них я ему не сказал, потому что убоялся его помрачений и злобы. Перец и кофе стали для меня родительским назиданием и все препятствия волшебный способом самоустранились. Надеюсь, что и здесь все произойдет само собой: ведь главное уйти внутрь и увидеть свет – именно он поведет меня к цели самыми короткими путями!
Оно захлопало в ладоши, сделало два оборота вокруг собственной оси и принялось укладываться к своему будущему путешествию, благо для удобного расположения все было укомплектовано.
Зеркальные полости Горы вместе с деревянными нагнетаниями Эвкалипта улыбкой создавали подобия постелей и стульев. При желании можно было обнаружить даже стол с рукописными творениями побывавших здесь путников, которые навещали сказочные полости еще до Гермафродита. Всяческие благодарности хвалились в кучах среди напоминаний о Высях космических, о древесных стружках и рецептах еловых мазей. Магия!
Сущность удобно устроилась на ночлежку и до того было славно пребывать среди всей этой сказки наяву, что она разнежилась и с легкостью отдалась сонливой маре на встречу со своей судьбой.
Собрались среди гладких и мерзлых граней дети цветочных воспоминаний: манна небесная спустилась на всех, подмогая себе пульсирующими же свечениями и залами дворцовыми, где жила вкусная помадка с лицом обиженного мальчишки. У помадки этой были волосы величиной с гусениц и до чего они смешно болтались в воздухе!
Человеческое тело, красные планеты под глазами, а на руках некоторая неосторожность, сметающая остатки всякой важности. От чего же сердце так заходилось в энергичные удары? Не от того ли, что казалось все это очень близким, стоящим рядом с плечом, подминая особого вида подлокотники?
Важность – это слово, убившее столь многих, способных к созиданию натур, и которое в течениях времени все продолжает свое унифицирующее дело, помещая яркие цветы вдохновения под пресс страха.
Страх – еще одна градация трусости. Он всегда идет под руку с важностью, расплескивая зловонную жижу на слабость и взор.
«Уф, глаза слиплись. Не бояться, не делать лицо похожее на помадного мальчика, а не то волосы превратятся в гусениц, и я никогда не доберусь до вершин!» – Ворочался на мягких улыбчивых подушках Гермафродит, набирая внутренние скорости.
Глубокие, покрытые снегом пейзажи мелькали в проносящихся диких вертунах неимоверного пространства. «Принести бы охапку горячих дров и сбросить все это на каменное тело дворца. Мальчик бы точно рассыпался, а помадка его блеклой лужицей бы растаяла».
Через глаголы, между непонятных слов пробирались смыслы. Они сделали короткую остановку и тут же снова поскакали к пульсирующим свечениям, ибо это единственное, что связывает их внутренний мир с внешней звездностью.
«Как же страшно теряться в самом себе», – Оно размешало свой коктейль, состоящий из утробного дыхания и детской наивности, да провалилось в сон еще крепче.
Долгой дорогой та не будет, настоящее расставит точки над некой И, как любят говорить чудесники, а Гора ведь с Гермафродитом не такие, так? Они простые как два сверчка под постелью из высоких трав. Светят своей трелью, чувствуя приближение утра, глядят в синее небо, желая увидеть первые проблески солнечных лучей.
Для устойчивых выражений есть кисти и холсты, а для текста приберечь бы что-то невразумительное, что-то совершенно дрянное, но приводящее в окончании своем к светоносице-истине!
«Вот она, нащупалась ниточка, наконец-то».
Глупость тут же сделала ответный выпад: – «Нос для того, чтобы им есть, а не чтобы дышать!»
«Но это неверно! Вызывайте Сон, пора прикоснуться к настоящему искусству. Для мерцающего неба есть отдельный сосуд, а для тебя, Гермафродит наш, великим именем который помазан, мы все вместе приготовили Красную Мнигу и порошок для еловой мази. Неси то с гордостью на своей спине, и да прибудет Космос с тобой!»
«Какая дерзость, отныне никаких больше глупостей!» – Подумало Оно и на сём моменте картинка резко сменила направление: теперь ландшафт напоминал чистое звездное небо и только кроткая дымка лилового цвета означилась на далеком горизонте и нежно кутала взор, намекая тем, как далеко отсюда находится родной, привычный сердцу мир.
Ощущалось, что путь вскоре завершится и произойдет великая Встреча с долгожданной истомой, которая новым именем расписана в древних преданиях Горы. Далекая лиловость сменилась на недалекую зелень, и та стала приближать свой священный лик. Внутри Гермафродита начало делаться особенно горячо – это верный признак приходящей музыкальной гармоники!
«Сей изумрудный вид с певучим красным кольцом обвил мои внешние тела. Я теперь отчетливо сё ощущаю и мне радостно сознавать, что красота таится не во внешних недрах, а на том, куда можно положить свою голову. Знать, что ничто тебя не потревожит и влюбленная гармония расскажет тебе начало и конец сего фантазийного рассказа – бесценно!»