Эвкалипт

Песня эта примыкалась к зрительной клетке Красного Круга, но началом всего была именно толковая простота Млечной музыкальности. Гармония приводила сознание в воображаемую сферу всевозможности. И потому таким ценным подарком станет запись данной Песни, ведь она сможет удивлять, а потом и исцелять всех и каждого (Мы конечно же понимаем, что это не совсем так. Ведь чтобы поднять голову ввысь требуется особая смелость, а ею обладают далеко не все).

Врожденное чувство ритма Середины заставляло ее пластинчатое тело выписывать в темном пространстве замысловатые фигуры и только неуемная красота звучания Млечного Пути ободряла не смыкать тонкий взор на всем протяжении пути.

Ясно было сказано в одном искусительном отрывке, чья полная запись находилась в уютных постелях Горы: если закроешь свет свой внутренний хоть на миг – ты бестелесный промурлыга и сухая деревяшка.

Туманы

«Эвкалипус Доминус Абракадабра»: стена Шва трещит по метлам из букового дерева. Кое-какая осторожность пришла в смятение. Диковинная песня разошлась до состояния супа и снова впрялась в круг. Ожесточенные то были битвы, а ея закрытые глаза? Неужели так хотелось посмотреть на бивень давно почившего создания, что дремота настигла раньше срока?

Бежит Оно через недра зависящих вулканов, а перед ними рассыпается помрачение еще большего размера, чем вся окружность Галактики. О чем здесь можно помыслить? Остается описывать все, не глядя на чем стоят изумрудные стулья.

Млечный Путь сделался чистым восторгом. И на том можно было выпить последний пластинчатый бокал с известным содержимым. Куда бы дальше его непомерность выплескивала свои недели и часы? Только так: среди земного очерка о любви, делаясь маленькой смышленой совой, которая умеет только пыхтеть и шмыгать носом. Да!

Через нежные и гулкие песни бежит Оно, через весь Космос стремглав, желая запечатлеть приходящее к нему со всех сторон великолепие. Эти звуки похожи на арфистов или на лиловые сады, припудренные карамельной стружкой. Бежит Оно не через, а вопреки всему: Сатурн и Зелень возжелали научить емкому знанию молодняк, а вышло, что Оно вылетело в темноту совершенно не знающим, что следует совершить.

Зато как жадно Середина примыкала ко всем благоухающим и льющим золото местам Галактики. Знало Оно, что нужно зачерпнуть как можно больше, чтобы потом, уже насытившись, все это выплеснуть в проявленную влагу привычного мира: и станет все до неузнаваемости ярчатым, певческим, прелестным, чеканящим сердечный шаг.

Птица, помнящая о доме, уже не птица, а сверчок с тремя юркими глазенками. Совершая музыкальное Па тонкие ножки ее запинаются о матерчатость и снова проявляются на тусклом свете маяка. Туманное и ясное, среди букв с застывшими краями появляется среди пустоты своим мощным нефом. Если и делать нечто безумное, то только от полутоски, не более и не менее!

Завыкать-непривыкать, отторгать перечные гущи, улыбками прощаться с некоторыми своими друзьями, а всех других сваливать в кучу-малу и провести там глобальную переполку.

А где же финал, где достославный Эвкалипт и его еловая мазь? Вершина Горы промчалась мимо Оно, и не заметив вовсе ея красочной преображенности. Время – факт свершившийся, на фотоны разменявшийся. Вот какое Оно разумеющее Велико, стремящееся вобрать в свою тонкую плоть всю гармоническую красоту Млечного Пути.

Звуки теперь могут помещаться на закутке ладони, и разрушенные помадки дворцовых переворотов выступают абстрактной приправой к невиданной щедрости.

Напоминание строится из самопроизвольных, взаимовыгодных перебросов одного мудрого чела к другому светлому лику. Спросить бы их: «А как же темнота, неужели ей нет места среди восхищения?» Простаки!

Темнота занимает весь видимый Космос, ей достаточно красоты и без какого-либо участия вашего внимания! Она соделана из ткани мерцающей всевозможности. Она соделана для странных суток, для глаз, покрытых ледяной снежностью, в которых теплится огнево натурального созидания, ждущего своего часа.

Надеяться для краски и для сна, для вечного непоколебимого или для очень приятного кривотолка. Что она творит с моими руками, о, непобедимый Космос! Звездная пыль раздирает легкие.

Некоторым же или всеми глазами сразу посмотреть бы на веретено сумрачного смысла. Долгое повиновение то было, а сделалось еще более прекрасной недоступностью в мирах гулко падающих стекол.

Сухие древа готовы попрать прелесть холода и протолкнуть его тело в безобразное помутнение. Оборачивать голову для сознательной и приятной непонятности теперь было не нужно. Для потерянности, для обречения на вечную тоску земного бдения – существует одно незамысловатое средство: разрушение видения. Это смещение меланхолии ума на восхищение, что идет из сердца.

Музыка все льется из корыта разбитого. Плавно Оно превращается в дворцовый переворот, и уже видна помадка, а мальчик обозначает себя только короткой улыбкой.