Кроме того, низкий или нулевой рост, как правило, приводит к неприятным последствиям – проблемам с распределением ресурсов. При сокращении использования материальных ресурсов они едва ли будут справедливо распределены как внутри стран, так и между разными странами. С какой стати влиятельная элита богатого Запада станет делиться своей долей товаров и услуг? И как группам населения с низкими доходами удалось бы использовать нулевой рост, чтобы увеличить свою долю в уменьшающемся пироге? Да и для бедных и развивающихся стран подобный сдвиг парадигмы на Западе вряд ли оказался бы полезен: как повысился бы уровень жизни на Юге, если бы на богатом Севере не было спроса на их товары? Лауреат Нобелевской премии Джозеф Стиглиц и другие экономисты неоднократно предупреждали о том, что рост неравенства после 1970-х годов стоит обществу слишком дорого, так как он подавляет экономический рост[1805]
. Верно и обратное – низкий рост грозит зацементировать неравенство как внутри Запада, так и между Западом и остальным миром. При этом «грязный» рост будет сложнее обратить в «зеленый». Страны со стагнирующей или медленно растущей экономикой напоминают бездействующие механизмы: их гораздо труднее сдвинуть с места и задать им направление, чем те, которые постоянно пребывают в движении.Эта книга, таким образом, предлагает определенную дозу исторического реализма. Нравится нам это или нет, но стоит признать ту мощную силу и упорство, какие потребительская культура демонстрировала на протяжении последних 500 лет. Кроме того, что предыдущие главы нашей истории свидетельствуют о длительности данного процесса, они также обнаруживают несколько характеристик, которые сегодня часто игнорируют или понимают превратно.
Многие эксперты говорят о «потребительском обществе» в единственном числе. Эта привычка родом из начала ХХ века, когда данное понятие ассоциировалось исключительно с Соединенными Штатами и американским образом жизни, с его непревзойденным уровнем материального комфорта и потребительскими расходами. В реальности сообщества потребления принимают самые различные формы и приходят к потреблению разными путями. Друг от друга их отличает прежде всего то, каким образом создается высокий уровень потребления, как оно финансируется и распределяется, а не материальный метаболизм как таковой. Германия, Япония и Франция, к примеру, выбрали путь сбережений (вместо кредитов) для того, чтобы превратиться в общества с высоким уровнем потребления. Соединенные Штаты продолжают почти полностью зависеть от частных потребительских расходов. Скандинавские страны и Франция, напротив, следуют модели государственной компенсации низкого уровня потребительских расходов с помощью пенсий, различных выплат и других видов социального обеспечения.
Мы уже являемся свидетелями заката империи вещей.
Ярлык «общество потребления» не раскрывает особенности той страны, на которую его повесили. Если в стране люди активно пользуются кредитными картами, это не значит, что все ее жители не знают, что такое бережливость и экономия. Растущее потребление – вовсе не какой-то вирус, преображающий весь общественный строй. Например, немцы любят копить и используют кредитные карты с большой осторожностью, однако при этом они тоже производят огромное количество мусора и выбрасывают столько же, сколько американцы. Этот же принцип справедлив и для различных социальных групп. Богатые люди имеют не только много денег, но и обычно ведут крайне активный, ресурсозатратный образ жизни, который отличает их от менее привилегированных соседей, чаще имеющих постоянные однообразные хобби.