Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Жирар стремился распространить свои исследования и на различные другие точные и естественные науки. В особенности он полагал, что миметическая теория могла бы войти в союз с эволюционными теориями Чарльза Дарвина: в книге «Эволюция и обращение» (2004), написанной Жираром на склоне лет, все главы начинаются с цитат из «Автобиографии» Дарвина. «Я дарвинист, – пояснил он. – Я верю в естественный отбор». Он напомнил, что Ричард Докинз рекомендовал объяснять культуру через эволюционную теорию и придумал термин «мемы», описывающий «единицы подражания». Следуя примеру Докинза, многие теоретики-эволюционисты заговорили о культуре в терминах «меметики». «Они пишут много книг, но, похоже, упустили из виду тот факт, что мимесис – греческое слово, означающее „подражание“, – потенциально конфликтен и, очевидно, служит главным источником конфликтов между народами»352. Жирар давно отмечал, что миметическое поведение животных обычно не перерастает в убийство, а, напротив, завершается подчинением побежденного самца альфе. Хотя ритуалы у животных отсутствуют, механизм козла отпущения у них есть. В стаде хищник выбирает для поживы самое медлительное, слабое или просто «отличающееся от других» животное. Точно так же люди выбирают жертву, представляющую собой исключение из правил, выделяющуюся среди других своим высоким или низким положением, расовыми или этническими признаками либо каким-то физическим изъяном. Например, Эдип – царь, но его имя значит «распухшая ступня». «Хромоногий герой есть повсеместно»353, – писал Жирар. Вспомним, к примеру, о раненом Короле-Рыбаке. В эволюционной теории «отличие от других» часто является приметой некоего изъяна. Возможно, выживание наиболее приспособленных – незримый сопутствующий процесс, который прилагается к процессу выбора козла отпущения.

* * *

Начавшаяся в «Лжи романтизма» цепочка рассуждений примечательна в разных отношениях и не в последнюю очередь тем, что, когда Рене Жирар начинал карьеру, делать упор на подражании у человека было немодно. Но спустя несколько десятков лет эта тема выдвинется на первый план благодаря тому, что исследователи в целом ряде научных областей сделали сходные выводы. Это поражает, если учесть, что Жирар начинал как специалист по теории литературы и придерживался принципа вдумчивого чтения текстов, так как полагал, что они могут поведать нам некую утаенную историю.

«По моему мнению, он из всех мыслителей ХХ века внес наибольший вклад в науки о человеке», – пояснял Угурлян. На момент моей встречи с Угурляном во французской столице он уже несколько десятков лет проработал психоневрологом в Американской больнице в Париже; вот отчего он столь подробно остановился на своем интересе к открытию в середине 1990-х годов «зеркальных нейронов» и общему звену между ним и теориями Жирара. Открытие стало подтверждением, причем «в истории науки» такое подтверждение «просто невероятно – это же научное доказательство психологической теории». Зеркальные нейроны – по сути, мимесис, встроенный в человеческий мозг. Они позволяют объяснить на глубинном физиологическом уровне, отчего мы вздрагиваем, когда мячик, залетевший с детской площадки, попадает в человека рядом с нами, и отчего плачем, когда плачут другие. Угурлян привел недвусмысленный пример: один человек выпивает стакан воды, а в головном мозге другого человека, наблюдающего за ним, «активируются», как показывают приборы, те же участки, что и у того, кто выпил воду. «Вот нейробиологическое доказательство теории миметического желания» – самая маленькая нейронная единица подражания.

В потенциале этим можно было бы объяснить и сопереживание, и наше ощущение, что мы способны «читать» чужие мысли. Некоторые даже предположили, что этим можно объяснить аутизм и эволюцию языка. В.С. Рамачандран, один из ведущих неврологов мира, назвал открытие зеркальных нейронов одним из «важнейших неразрекламированных событий десятилетия»354.