Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

Речь Жирара представляла собой панегирик предшественнику: это обязательное требование, но Жирар восхвалял Карре необычайно тепло. Он отметил, что Карре доблестно бился во французском движении Сопротивления, но упомянул об этом факте лишь между делом. Кое-кто утверждал, что родственников Карре это разочаровало: они ожидали, что военные годы будут центральной темой речи. Они не знали Жирара – его речь вырвалась за рамки таких предсказуемых шаблонов. Вместо того чтобы говорить о войне, Жирар коснулся внутренней жизни Карре – «духовной драмы, пронесенной им через всю жизнь». Он пояснил: «Его намеки на эту драму редки, обрывочны и не всегда легко поддаются истолкованию. Он так и не рассказал эту историю целиком. Именно это я и попробую сделать сейчас».

Ниже мы приведем, с его собственных слов, ярчайшее переживание Карре, которое он испытал четырнадцати лет в родительском доме в Нейи. В книге «Каждый день я начинаю» (1975) священник описывал свое просветление в тесной спальне так: «Я с невероятной силой ощутил – для колебаний просто не оставалось места, – что Бог любит меня и жизнь – это… здесь, передо мной, чудесный дар. Охваченный счастьем – у меня просто перехватило дух, – я упал на колени». Карре назвал это событие «абсолютным началом», оно принесло ему «радость, которую никогда не превзойдет никакая другая».

Жирар продолжал: «Даже спустя полвека отец Карре не мог говорить о том вечере без того, чтобы в нем заново всколыхнулась вся мощь изначального переживания. Во всем, что мы зовем „памятью“, следы запомнившегося события обычно лишь настолько отчетливы, чтобы оно не забывалось. Однако здесь слово „воспоминание“ кажется, по зрелом размышлении, неуместным».

Он подчеркнул, что видение Карре играло стержневую роль во всей его жизни, это была сокровищница, куда Карре возвращался снова и снова, а в конце концов удовольствовался тем, чтобы жить словно бы в лучах ее памятного великолепия. Стоит посвятить некоторое время анализу опыта Карре, ведь, читая между строк, я задумалась: уж не описывал ли Жирар себя, когда излагал свою интерпретацию confessio362 Карре?

Без малого полвека назад Жирар и сам пережил такое, хотя, по-видимому, в форме более четкой и будоражащей. На попытки объяснить этот опыт он потратил всю оставшуюся жизнь. Возможно, на закате дней он мысленно возвращался в перевернувшие его душу эпизоды того чудесного Великого поста, когда он пережил двойное религиозное обращение? «Думаю, отца Карре следует рассматривать не как религиозного писателя, подобного столь многим другим, и даже не как мыслителя-мистика, а более радикально – как мистика в самом конкретном смысле», – сказал он.

Он пояснил, что у опыта Карре имелось два признака «мистического опыта», и сам признал, что к этому термину его аудитория отнесется скептически. Признак первый – такой опыт настигает человека без предупреждения, без усилий с его стороны, без приглашения. Признак второй – радость, которую, по словам Карре, не превзойдет никакое другое переживание. И наконец, сказал Жирар, «даруемое им ощущение вечности, неотделимое от неисчерпаемой способности к обновлению, от необычайного плодородия». И добавил: «В последнем свойстве обобщенно выражены все остальные – это интуитивная догадка о Божественном присутствии».

Однако Карре, подобно многим искателям духовности, предполагал, что на пути к праведности будет вступать в контакт с Господом вновь – чаще, насыщеннее и продолжительнее, – и, впадая во все более тяжкое разочарование, стал дожидаться новых мистических переживаний, которые так и не случились. Он пал жертвой огорчения, порыва души и последовавшего за ним чувства опустошенности, сказал Жирар. «Чем больше узнаешь отца Карре, тем больше осознаешь, что он подчиняет все философские и даже теологические размышления желанию вступить в личный контакт с Богом».

Хотя неудовлетворенное желание может перерасти в бунт, Карре избежал современной тенденции – не опустился до «антихристианского нигилизма, распространившегося в наше время повсеместно». Жирар поведал, что Карре не поладил с этой эпохой, когда «нет ничего скандальнее… старика, который цепляется за вековую мечту о праведности. Спустя полвека после своего опыта в Нейи Карре решил прикоснуться к внутренней ране своего бытия. Его духовный центр тяжести всегда располагался в прошлом, а не в будущем и, к сожалению, не в настоящем. Карре принялся «ворошить кочергой угли отгоревшего костра», как выразился Жирар.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное