Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Новый друг Жирара по переписке был швейцарский иезуит, профессор теологии в Инсбрукском университете в Австрии. Швагер стал первым жирардианцем-теологом, и его энтузиазм оказался заразительным – вначале перекинулся на его австрийских коллег, а затем на других теологов: их все сильнее притягивали работы французского теоретика. Жирар так увлекся книгой Швагера «Нужны ли нам козлы отпущения?», вышедшей на немецком языке всего за несколько месяцев до публикации «Вещей, сокрытых от создания мира» на французском, что назвал ее «воистину книгой-близнецом» своего труда364. Позднее Швагер стал первым председателем одной из главных научно-исследовательских ассоциаций жирардианцев – Коллоквиума по насилию и религии.

Еще теплее Жирар относился к нему самому. «Надо сказать, Раймунд Швагер как личность был совершенно чужд миметическому желанию. Между нами никогда не было никакого духа соперничества, никакой гонки наперегонки к финишу, – говорил он. – Он был абсолютно самоотверженным человеком – пожалуй, никого более самоотверженного я не встречал. В нем жил исследовательский дух – но совершенно чистосердечный, посвятивший себя истине христианства и усовершенствованию этой истины»365. И верно, пример Швагера убеждал даже лучше, чем его слова. Билл Джонсен выразил мысль, перекликающуюся с мыслью Жирара: «У меня есть соблазн назвать Швагера внешним образцом для подражания, существующим в совсем иной плоскости, неспособным на зависть; но если бы я так сказал, то не признал бы его благородное и незримое достижение при преодолении зависти и проигнорировал его уверения, что для эффективной работы с гипотезой мимесиса требуется личное религиозное обращение». Это «личное религиозное обращение» Джонсен описал в жирардианских терминах: обратиться – значит «признать свои миметические затруднения и своих козлов отпущения»366.

Возможно, самое большое влияние Швагера было в следующем: Жирар пересмотрел свою позицию по вопросу «жертвоприношения», ранее изложенную в «Вещах, сокрытых от создания мира».

Анализ жертвоприношения – главная тема их переписки. Взгляды на природу архаического жертвоприношения у них совпадали, но Жирар делал исключение для Послания к Евреям, находя, что отсылки к «жертвоприношению» Христа в этом тексте содержат рудименты архаической религии и архаического же отношения к священному. Швагер рассудил, что, хотя язык этого текста и впрямь «жертвенный» в архаическом смысле, автор послания нашел новое, преображенное значение этого слова, поместив жертвоприношение во внутренний мир личности. В процессе идеального imitatio Christi верующий становится жертвой гонений, клеветы и даже физического уничтожения. В послании, указал Швагер, подчеркнута разница между старыми формами жертвоприношения и новой, которая в нем же и описывается. Иисус истово соблюдал принцип ненасилия и подчинялся ему, утверждал Швагер.

В письме от 17 апреля 1978 года Жирар напомнил Швагеру, что находится не в среде теологов, а в академической среде, где задают тон специалисты по критическому литературоведению367. Он предположил, что Швагер благодаря своему положению теолога сможет лучше, чем он, описать этот аспект миметической теории, – и Швагер в нескольких книгах внял его совету. Но пойти на попятный было невозможно. Позднее Жирар признал, что слишком поторопился умалить значение Послания к Евреям: «Я был абсолютно неправ. И, честно говоря, сам не знаю, что на меня нашло, потому что обычно я усердно старался так не поступать», – то есть признал, что сделал из Послания к Евреям «козла отпущения» и поддался влиянию психоаналитиков: «слово „жертвоприношение“ вызывает у них что-то вроде фобии». Послание заслуживает вдумчивого отношения, сказал он; это единственное место, которое он бы исправил в «Вещах, сокрытых от создания мира». «Я требую от этого текста пользоваться той же лексикой, что и я – а это попросту глупо»368.

Он подчеркнул, что изменение значения слова «жертвоприношение» заключает в себе всю религиозную историю человечества. Следовательно, в современном церковном или каком-то еще религиозном контексте слово «жертвоприношение» имеет не то значение, какое имело в примитивной религии. «Конечно, во время работы над этой книгой моя голова была забита примитивной религией и главной темой были ее отличия от христианства, поэтому я приберегал слово „жертвоприношение“ исключительно для примитивной религии»369.