Читаем Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара полностью

«Это чудесное переживание своей миссии, решимость никогда не сдаваться, биться до конца – вовсе не та нелепая интерпретация, согласно которой мы пассивны перед лицом собственной гибели», – сказал Джонсен. Паскаль и Жирар равно олицетворяли поиск «твердой позиции», пояснил он. «Никогда нельзя опускать руки и прекращать борьбу за истину».

* * *

28 декабря 2008-го Жирар получил премию Ассоциации современных языков за заслуги перед наукой. Награду вручили на ежегодном съезде, который в том году провели в фешенебельном отеле «Фэйрмонт» в Сан-Франциско. В объявлении о награждении MLA отметила, что Жирар «оказал влияние международного масштаба, отстаивая тезис, что искусство литературы – это верифицируемое исследование поведения человека». На этом похвалы не заканчивались: «На протяжении пятидесяти лет, начиная с первой своей книги о романе и вплоть до недавней работы о политике и войне после Клаузевица, он вдохновляет междисциплинарные исследования в физических, биологических и общественных науках, а также в религиоведении. Студенты и читатели нашли в его лице блистательного и мягкого коллегу, вдохновляющего на поиски истины».

Сотни человек теснились в неоклассическом зале под люстрами. В числе присутствующих были друзья Жирара, в том числе Джонсен и я, а также его дочь Мэри. Врученный ему хрустальный треугольник фирмы «Стубен» (навевавший ассоциации с его первой книгой «Ложь романтизма»), стал впечатляющей заключительной вехой в его долгой истории членства в MLA, тогда как первой, за сорок с лишним лет до того, была премия в категории «лучшая статья» за работу «К новому процессу над „Посторонним“».

Я тоже сидела там, с авторучкой наготове, в ожидании: хотела законспектировать, что скажет Жирар. В отчете в официальном блоге MLA сказано: «Жирар развеселил меня заявлением, что некоторые разговоры, услышанные им сейчас в кулуарах конференции, – абсолютно те же, которые он слышал еще в 1960-х»374. Он посоветовал нам подчеркивать ценность и полезность гуманитарных наук. И сошел с ораторского помоста.

Хотя лауреатов этой премии не обязывают произносить речи, обычно они размышляют вслух о трудах всей своей жизни или о своей области исследований. Другие просто выражают признательность – так сделал и Жирар. Но я почувствовала, что аудитория на миг оторопела: от одного из самых красноречивых львов академического мира она ждала чуть большего. Аплодировали ему тепло.

Изящный и непринужденный стиль эффектных выступлений Жирара дал сбой – так, по крайней мере, показалось мне. И хотя я и не знала о случившейся у него в том году серии микроинсультов или, возможно, просто не сознавала всю серьезность дошедших до меня слухов, но почувствовала: что-то не так.

Глава 13

Кто заглянет в души этих людей?

Истина метафизического желания – смерть.

Рене Жирар 

Женщина средних лет, жительница Сериньян-дю-Конта, вышла из полумрака на дневной свет. В Провансе стоял знойный, безоблачный летний день. Она заморгала, сощурилась, вглядываясь в толпу у ворот. После без малого двух месяцев заточения в приспособленном под тюрьму доме у собора солнечный свет наверняка показался ей невыносимо ярким. Из сияния выдвинулись солдаты и потащили ее сквозь улюлюкающую толпу на беспощадный солнцепек.

О ней нам известно довольно мало, но вот что мы знаем.

Сюзанне-Агате Делуа шел тогда пятьдесят четвертый год. Она родилась 4 февраля 1741 года в семье Жозефа-Алексиса Делуа и Сюзанны Жан-Клерк, была четвертой из восьмерых детей, выросла в нескольких милях от Авиньона. В течение двух лет, предшествовавших описываемым событиям, она тихо жила в доме брата, давая частные уроки грамматики, шитья и катехизиса.

В тот день, 6 июня 1794 года, она вновь предстала перед Народной комиссией. Ей в очередной раз предъявили обвинения в том, что она враг свободы, а также в попытках подрыва республиканского строя с помощью фанатизма и суеверий, в отказе принести предписанную законом присягу, в отказе от гражданства и в разжигании гражданской войны. От нее снова потребовали, чтобы она в качестве гражданки Республики принесла обязательную гражданскую присягу свободе, а она в очередной раз отказалась.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное