Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Можно утверждать, что началось все в 1792 году, на четвертый год революции, когда электротоки слухов содействовали распространению страхов, а те порождали неразбериху. Прусские армии наступали на Париж, чтобы восстановить во Франции порядок и сорвать планы завоевания Европы, которые вынашивал революционный режим. Весть, что вторжение вот-вот произойдет, стала толчком к бунтам и кровопролитию. В сентябре 1792 года разъяренные толпы убили трех епископов и более двухсот священников; многие из них приняли смерть в кармелитской церкви в двух шагах от улицы Вожирар – той самой, где в годы немецкой оккупации грелся у жаровни Жирар. По сообщению очевидца, британского дипломата, клириков «перебили при варварских обстоятельствах, слишком шокирующих, чтобы их описывать… толпы – полные хозяева ситуации, нам же остается лишь с ужасом смотреть в будущее»378.

С 21 октября 1793 года все священники, которые отказывались дать присягу (ту самую клятву, на которую не согласилась Сюзанна-Агата), подлежали убийству везде, где их застигнут, заодно со всеми, кто укрывает таких священников. Священников и монахинь было крайне, непропорционально много – в первые две ночи только их и убивали – среди тысяч человек, зверски утопленных в Луаре с ноября 1793 года по февраль 1794-го близ Нанта; в числе жертв массовых казней лица духовного звания тоже занимали заметное место. В Рошфоре примерно восемьсот неприсягнувших клириков заточили на борту целой флотилии кораблей-тюрем в местной гавани, где они по большей части и поумирали из-за ужасных условий содержания. Некоторые отмечают, что эти корабли фактически были одним из первых в мире «концентрационных лагерей». От концлагеря до геноцида: в регионе Вандея в те годы истребили четверть миллиона мужчин, женщин и детей. Эти местные жители не были, вопреки частым утверждениям, роялистами, зацикленными на прошлом; отнюдь, они были citoyens379, горячо поддержали революцию 1789 года, но подняли восстание в ответ на упразднение их религии. Этот исторический эпизод завершился «заранее обдуманными, организованными, спланированными бойнями, которые совершались хладнокровно, массированно и систематически с осознанным и неприкрытым намерением уничтожить конкретный регион и истребить целый народ, начиная с женщин и детей, в целях искоренения „проклятой расы“, сочтенной неисправимой в идеологическом отношении»380.

В этих событиях Жирар обнаружил корни нашей современной эпохи. Он описал, как последствия Французской революции продолжают развиваться в «устремлении к крайности», что с пугающей прозорливостью разъяснял военный стратег-аналитик Клаузевиц. «Истоки терроризма восходят к революционным войнам, превратившимся в итоге в Наполеоновские „регулярные“ войны»381, – отметил Жирар.

Что же именно произошло? «Достаточно одного убийства, чтобы убийца попал в замкнутую систему. Ему нужно убивать снова и снова, учинять побоища, чтобы истребить всех тех, кто мог бы когда-нибудь отомстить за своих сородичей»382, – писал в 1941 году антрополог Джулс Генри, имея в виду не только ареал своих полевых исследований – бразильские джунгли. Столь же удачно его тезис описывает геноциды и недавних времен. О Жан-Батисте Каррье – в годы Французской революции он прославился как один из самых жестоких массовых убийц, который организовал зверства в Нанте и «замирение» Вандеи, – писали: «Этот одержимый негодяй воображал, что у него нет другой миссии, кроме бойни»383.

Жирар согласился с анализом Генри. «Насилие, порождавшее когда-то священное, воспроизводит теперь лишь самое себя»384, – писал он. «Страх быть убитым, если не убьешь сам, склонность „упреждать“, аналогичную современным „превентивным войнам“, нельзя описывать в психологических категориях»385.