Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Однако же сам Робеспьер придерживался некой мечтательной разновидности деизма с гибкими, расплывчатыми предписаниями. Он учредил Культ Верховного Существа, отличавшийся мягким деизмом и акцентом на гражданском долге, – религию, которую в основном придумал сам и тем взбесил более радикальных якобинцев: те ратовали за атеистический и антропоморфный Культ Разума. Центром поклонения Верховному Существу стала рукотворная гора на Марсовом поле, и Робеспьер провозгласил свою новую религию истинной и «общественно полезной». Политическая свара из-за религии прямо и косвенно стала причиной того, что в марте 1794 года вождей Культа Разума казнили.

Спустя несколько месяцев победители и побежденные поменялись местами вновь. Тем летом, на следующий день после последних казней в Оранже, Национальный конвент осудил Робеспьера и объявил его преступником. Его падение было стремительным. Несколько политических фракций имели какие-то свои мотивы для мести – стандартные призывы к «очищению» рядов могли затронуть большинство их членов и удовлетворяли потребность эпохи в тогдашнем аналоге политкорректности, – но один мотив сплотил всех: инстинкт самосохранения и страх оказаться на очереди. 28 июля 1794 года Робеспьера и два десятка его соратников казнили на гильотине. Введенный им культ сошел на нет, а Наполеон Бонапарт официально запретил оба конкурировавших культа, издав Закон о культах от восемнадцатого жерминаля X года.

«Когда общество разлаживается, – писал Жирар, – то сроки уплаты сокращаются и устанавливается более скорая взаимность не только в позитивных обменах, которые сохраняются, лишь поскольку они абсолютно необходимы, например в форме бартера, но и в учащающихся враждебных, или „негативных“, обменах. Взаимность, которая в этот момент становится заметна, – это взаимность не благих, а дурных действий – взаимность оскорблений, ударов, мести и невротических симптомов»389.

Как отмечал Жирар, в современную эпоху «по своем возвращении это религиозное стало сегодня столь регрессивным, насильственным и могучим только потому, что нам так хотелось от него отстраниться. Рациональность… – не подлинная дистанция, а плотина, которая готова вот-вот прорваться. И в этом смысле она была нашей последней мифологией. Мы „верили“ в разум, как верили когда-то в богов»390. Сказано не в бровь, а в глаз, особенно если учесть вышеизложенный исторический эпизод.

* * *

В то время, когда на Сюзанну-Агату Делуа обрушились несчастья, двенадцатилетний знаменосец впервые понюхал пороха – узнал, что такое сражения и кровопролитие. Мальчик вырастет, станет генералом и, пожалуй, крупнейшим после Сунь-цзы теоретиком военного дела. Карл фон Клаузевиц (1780–1831) крепко заинтересовал Жирара в последние годы его жизни и подтолкнул к выводу: «Быть может, нашему времени больше подошел бы апокалипсис не святого Иоанна с острова Патмос, а прусского генерала, гарцующего верхом по русским и европейским дорогам бок о бок с друзьями»391.

Ожидавшееся со дня на день прусское вторжение, из-за которого случились паника, бунты и линчевания, так и не состоялось. Герцог Брауншвейгский попробовал совершить бросок на Париж, но к изумлению всех, особенно самих пруссаков, в сентябре 1792 года его войска, пройдя чуть больше 60 миль вглубь французской территории, напоролись на заслон. Гёте, сопровождавший эти части, описал роковое столкновение и оставшийся невысказанным ужас армии, оказавшейся лицом к лицу с превосходящими силами противника: