Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара

Судьба Клаузевица – хрестоматийный пример миметического соперничества, утверждал Жирар: «К Наполеону он питал лютую ненависть и безмерную любовь; более удачный пример мимесиса вряд ли можно найти»401. Клаузевиц ненавидел Наполеона за то, что в 1806 году император всего за день разгромил Пруссию в битве при Йене и Ауэрштедте. И все же Клаузевиц полагал, что Наполеон вернул войне доблестный ореол, в XVIII веке потускневший оттого, что люди предпочитали переговоры и лавирование реальным боевым действиям. Свой знаменитый труд «О войне» Клаузевиц начал писать в 1816 году, когда французского императора уже успели препроводить на место его последней тягостной ссылки – скалистый остров Святой Елены почти в 1200 милях от побережья Западной Африки. Британия спровадила Наполеона с глаз долой намного успешнее, чем справился с этим прусский стратег. Клаузевиц так и не сумел перестать думать о Наполеоне: в его голове император квартировал, словно самовольный жилец, даже после своей кончины в 1821 году на острове, затерянном в южной Атлантике. Жирар сострил, что Клаузевиц – первый в истории человек с «комплексом Наполеона», но это не совсем верно. Клаузевиц умер в 1831-м, не завершив свою книгу «О войне», но годом раньше энергичный Стендаль издал «Красное и черное». Главный герой романа Жюльен Сорель читает запоем книги о Наполеоне и буквально им грезит. В образе Сореля отражена завороженность корсиканцем-медиатором самого автора: Стендаль случайно выскочил на мировую арену, будучи офицером в войсках Наполеона, участвовал в переходе через перевал Сен-Бернар, который годом позже, в 1801-м, обессмертит (и безумно идеализирует) на своем полотне Жак-Луи Давид. Впоследствии Стендаль напишет в начале своего позднего романа «Пармская обитель»: «15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан во главе молодой армии, которая перешла через мост у Лоди, показав всему миру, что спустя много столетий у Цезаря и Александра появился преемник»402.

Но у Наполеона были свои медиаторы в миметической цепи – этой цепочке отплясывающих конгу нервозных танцоров. «Я – Карл Великий», – говорил император, одержимый историей в целом и особенно историей своего кумира; он выискивал в ней совпадения и параллели с собственной биографией, перенимал атрибуты правления короля франков, чтобы продемонстрировать, как неразрывно сросся со своим внешним медиатором. На полотне Давида Наполеон поднимает на дыбы коня, упирающегося копытами в скалы – а на скалах выбиты имена Карла Великого, Ганнибала и самого Наполеона.

В человеческой популяции миметическое желание толкает к копированию копий, и в конце концов, по мере распространения заразы, повторяющиеся образы превращаются во что-то наподобие сотой ксерокопии с сотой ксерокопии. Цепь медиации не обрывается ни на Стендале, ни на Клаузевице, ни на толстовском Пьере Безухове403. Уинстон Черчилль в молодости собрал сотни томов о Наполеоне и подумывал написать его биографию, но так и не выкроил время. А я, посетив в Москве дом-музей Марины Цветаевой, обнаружила на ее письменном столе маленький бюст Наполеона: это лишь одна из примет того, что Цветаева сделала кумира из этого символа Французской империи и завоеваний – в некотором роде предтечи тоталитарных держав, в конце концов растоптавших ее жизнь.

Да и Жюльен Сорель – не единственный литературный герой, одержимый думами о Наполеоне. У Достоевского Раскольников кричит: «Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил… Ну, понятно теперь?»

* * *

Бенуа Шантр извиняется, что по-английски говорит, как «испанская корова», но извиняться ему не за что. По-английски он говорит бегло и свободно, почти с той же скоростью, что и по-французски. Лишь иногда, когда он задумчиво повторяет какое-нибудь словосочетание, можно предположить, что он берет передышку, чтобы слово угналось за мыслью. Благодаря супругам Жирар мы несколько раз виделись в Калифорнии, но в Париже встретились впервые. Уселись за малюсеньким столиком в шикарном кафе у отделения Национальной библиотеки на рю Ришелье. Шантр, работающий редактором в одном из крупнейших французских издательств, «Flammarion», худощав и бледен, с поразительно высоким, куполообразным лбом; облик типичного французского интеллектуала, причем форма соответствует содержанию: в беседах он затрагивает широкий круг тем – вдумчиво и страстно, но в то же время приветливо и любезно. Это счастливое сочетание импонировало Жирару, так что они проработали вместе десять с большим «хвостиком» лет. Шантр отвечал Жирару искренней привязанностью – основал в 2006 году Ассоциацию миметических исследований и по сей день занимает пост ее председателя.