Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны

Он был просто куском мяса без ног и рук. Только его рот все еще умолял: «Спаси меня, застрели меня, отомсти. Шма Исраэль» («Слушай, Израиль»). Это были его последние слова. Майор достал маузер и попросил Костина застрелить Сёмку. Костин отвернулся и выстрелил в него. Воцарилась тишина. Лишь его последние слова еще эхом отдавались в лесу, и до сих пор спустя годы я слышу их: «Немт никомех [„отомсти“], Шма Исраэль!..»

Днем мы привезли Сёмку к месту захоронения. Нас, двух его соратников, не пустили на его похороны. Пришлось продолжать работу. Срочно требовалась взрывчатка.

В этот же день в лагерь прибыла группа евреев из Трояновки. Майор представил нам юношу 16 лет, высокого роста, с сильным характером. Его звали Пайскех. Мы подружились. Всю его семью убили. Его брат погиб в бою с немецкой и украинской полицией. Пайскех присоединился к нам, чтобы отомстить за их кровь.

Майор приказал нам перенести мастерскую подальше от лагеря, чтобы это место не напоминало нам о Сёмке. Тем временем Воловича перевели в отряд Соколова, один из наиболее крепких и выдающихся отрядов.

Мы снова были втроем. Арелех готовил ящики, а мы занимались снарядами. Время шло. Мы действовали более осторожно и никогда не работали вместе. Мы внесли некоторые улучшения в заливку материала. Майор приходил к нам каждое утро. Однажды утром Пайскех что-то напевал. Когда появился майор, он перестал петь.

– Почему ты перестал петь, Пайскех?

– Живот заболел.

– Я приведу тебе красивую девушку! – сказал майор.

После полудня мы с Арелехом освобождали головки снарядов, а Пайскех перевозил материал в повозке, запряженной лошадьми. Внезапно появился Пайскех без телеги и лошадей. Он сказал, что была тревога и лошадей у него забрали. Как раз в этот момент я освобождал головку снаряда.

– Дай мне. Я тоже хочу проверить свои силы. У меня тоже есть свой счет с немцами. Я тоже еврей! Они моих тоже убили. Всех евреев Трояновки и Маневичей.

Слезы подступили к горлу, но он сдержал их. Ни один боец не позволит себе слезу.

Я дал ему снаряд и отошел от него. И вдруг раздался громоподобный взрыв! Без единого звука и стона. Тишина. От Пайскеха не осталось и следа. Я успел услышать из его уст только одно слово: «Месть!»

Сёмку разорвало по ширине, а Пайскеха вдоль[83]. Вместе они составляли длину и ширину. Останки были собраны и доставлены к месту захоронения.

Группа продолжила свою работу. К нам привезли Исроэль-Хирша Флеша, 20 лет, из Маневичей. Меня перевели в отряд Воловича. Помню, перед этим мы попытались достать взрывчатку из немецкого снаряда и чуть не отравились; наши лица стали бледно-зелеными, как лайм, а наши языки стали совершенно синими. С большим трудом мы спаслись от этого отравления.

Флеш продолжил руководить работой в мастерской. Он дожил до победы, а сразу после нее умер от туберкулеза, которым заразился, работая в мастерской.

Я также помню двух замечательных еврейских девушек, Файге Аврух и Хасию Бланштейн, которые погибли после того, как покинули лес, когда поезд, в котором они ехали в Киев, был взорван немцами.

Обе они неустанно трудились в госпитале, устроенном в лагере. Они радостно и тепло встречали нас, когда мы возвращались с боевых действий. Особенно они заботились о тех юношах, которые были одиноки или не имели семьи.

И я помню Давида Бланштейна и пощечину, которую он дал мне, когда я присоединился к нему во время его побега в лес, а я был совсем юнцом. «Иди домой, – кричал он, – к отцу и матери!» И несмотря на это, он брал меня с собой в лес и помогал нам чем мог. Он был предан нам и заботился о нас, как отец.

Деяния ребенка Зев (Вова) Верба

С отступлением Красной армии настала атмосфера неопределенности. Мы жили в страхе. Мой отец, мои пять братьев и сестер и я бежали и поселились у знакомого украинского крестьянина на хуторе вдалеке от самой отдаленной деревни. Мы думали бежать вслед за отступающей (от немецкого наступления) Красной армией. Но отец был растерян и не мог принять решение. Мы вернулись домой в город.

Те первые дни после отступления русских мы воспринимали как большую трагедию для евреев Маневичей. Даже я, девятилетний мальчик, чувствовал, что происходит что-то страшное, что это только начало грядущей катастрофы. И действительно, так и случилось. Моего отца, моих братьев Шикеля и Мотеля, а также моего шурина забрали вместе с 370 евреями под предлогом, что они нужны для работы. Но они не вернулись (их всех расстреляли). И вот, как единственный оставшийся «мужчина», я стал главой семьи.

Однажды меня поймали без желтой нашивки. Меня отвели в полицейский участок. Там были и другие еврейские дети. Начался допрос, сопровождавшийся избиениями украинских полицаев. От ударов меня спасло то, что один из полицаев узнал меня и отпустил, сказав: «Я знал твоего отца, он был порядочным человеком».

Я вспоминаю случай, когда немцы ходили по домам с обысками. Они обыскали мои карманы в поисках золотых украшений. По моему телу прошла дрожь, которую мне сейчас трудно описать.