Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны

Через день или два началась организация украинской полиции, и воцарилась относительная тишина. Жители города, молодежь, начали организовывать стада скота, чтобы пасти их за городом. (Почти у всех жителей было по паре коров, которых они должны были выводить на выпас.) Обычно мы, четверо юношей, пасли скот рано утром, когда выпадала роса, и отправлялись в поля и леса. В сумерках мы возвращались, нагруженные собранными грибами и ягодами ежевики. Это было в конце лета, ближе к началу осени. Фактически можно сказать, что еда, которую женщины и дети собирали за день, была основным источником пропитания евреев.

В то же время для ремесленников (кузнецов, портных, сапожников, плотников, изготовителей повозок и прочих) еды было предостаточно, поскольку крестьяне платили им продуктами. Однажды, когда я шел со стадом скота, меня сопровождал Зелиг Хижи – учитель иврита и сосед. Вдруг я увидел эсэсовца, который дошел до въезда в город. Украинские и польские крестьяне говорили нам, что в этот день они собираются вырезать всех еврейских мужчин. Услышав это, я попросил учителя Хижи остаться со стадом скота, а сам хотел побежать в город, но он не согласился остаться один, решив, что в город вернется именно он. Я попросил его срочно передать моему отцу, чтобы тот уходил в лес.

Учитель встретился с моим отцом и передал ему то, что я ему сказал. Он предал моему отцу с моих слов, что нечто, неясно что, может произойти. Но то, как он это говорил, и даже его искренность не повлияли на моего отца, который в то время работал в кузнице нашего соседа-кузнеца Гершеля.

Отец не воспринял слова Хижи всерьез, и когда я вернулся домой на закате, мать рассказала мне о трагедии. Отца вывели из кузницы и вместе с 370 другими еврейскими мужчинами повели в поле к «конским могилам». Это была первая акция.

Примерно через два месяца после этого пришел крестьянин и принес письмо, написанное почерком моего отца, в котором тот просил прислать ему зимнюю одежду и теплое белье. Я убеждал маму не верить тому, что было написано в этом письме, поскольку мне было очевидно, что оно было написано по принуждению перед его убийством, но мама хотела верить, что отец жив. Я слышал рассказы о зверствах от юных украинских пастухов (которые слышали об убийствах от своих родителей). Помню, мне рассказывали о Биньямине Эйзенберге, кузнеце-слесаре, которого прозвали Ньома-герой. Он боролся с эсэсовским офицером, и ему отрубили голову, а он, Ньома, тело без головы, продолжал бежать, пока не упал.

После освобождения, когда мы вышли из леса, мы с моим другом Зевом Аврухом пошли к месту убийства, и там мы нашли черепа с волосами, лежащие в поле, и незарытые ямы, в которые сыпалась земля. Примерно в 50 метрах от могилы братьев мы нашли огромный скелет без головы, и мы поняли, что это труп Ньомы. Никто даже не потрудился закопать его в землю, он так и остался в поле непогребенным.

Надо было жить дальше. Я помню, что забота о доме, который принадлежал моей матери и моей сестре Чаяле, стала моей обязанностью, и я начал разыскивать еду.

Несмотря на строгий запрет покидать город и уходить в деревню, я в одиночку ходил по окрестным деревням, к знакомым крестьянам, собирая все, что мог достать. Были крестьяне, которые помнили моего отца, и они время от времени помогали, давали буханку хлеба, немного муки или картошки. Я пробирался обратно в город с мешком на плече. Так мы пережили очень трудную зиму.

Помимо хождения по деревням я занимался «важной» работой для немецкой армии, которая нуждалась в санях. Гершель-Лейб, кузнец, получил квоту на подготовку саней для немецкой армии. Я занял место своего отца, светлая ему память, и помогал кузнецу в его работе в обмен на небольшое количество еды. Я помню квоты, назначенные евреям города, которые должны были собирать шубы, медную посуду, золото и серебро, а также деньги. Еврейские полицейские очень старательно искали эти вещи.

Лесник Словик

С приходом весны до нас дошли вести о партизанских отрядах, совершавших налеты на полицейские участки и убивавших находящихся там людей.

В маневичском полицейском участке начали строить вокруг здания бункеры с двойными толстыми стенами из бревен. На этой работе были заняты крестьяне, а также евреи (те немногие мужчины, которые были еще живы). Для снятия внешнего слоя бревен была организована группа из 14 подростков 12–13 лет. Каждый день мы ходили в лес в сопровождении Сеньки Меламедика, он стал руководителем нашей группы, так как до войны был специалистом по сортировке деревьев.

Мы шли пешком шесть-семь километров до Конинского леса. За эту работу мы получали 250 грамм хлеба, но основная наша прибыль была от грибов, которые мы собирали в лесу.

Когда мы выходили на работу, мы иногда встречали евреев, бежавших из окрестных городов: Колок, Мельниц и других. Они рассказывали страшные истории о тотальной ликвидации и уничтожении евреев этих городов.