Впоследствии я узнал, что за короткий промежуток времени пребывания в тылу врага выгоническая партийная организация под руководством Фильковского выдержала ряд труднейших испытаний. Еще в октябре немцы разгромили базу подпольщиков и распространили слух, что Фильковский и все районные партийные и советские руководители пойманы и казнены. Этим немцы хотели деморализовать народ. Райком партии обратился к населению района с воззванием, в котором говорилось, что советские руководители и партийная организация находятся здесь, на оккупированной территории, в своем районе, и продолжают вести борьбу с гитлеровцами и их пособниками. Райком призывал население района присоединиться к этой борьбе. Листовку подписал Фильковский.
В нашем отряде к Фильковскому, который стал его комиссаром, относились с большим уважением. По возрасту он был одних лет со мной. В прошлом рабочий пошивочной фабрики в Брянске, он провел на партийной работе в общей сложности около десяти лет. По словам товарищей, в мирной обстановке он работал превосходно. Горячо он брался за работу и в тылу врага. Иногда, однако, он казался мне очень замкнутым, а порой раздражительным и вспыльчивым. И этих странностей его характера я первое время не мог понять.
– Что с ним? – спросил я однажды председателя райисполкома Мажукина.
Мажукин рассказал мне о трагедии Фильковского.
Еще в начале войны Фильковский эвакуировал свою семью: жену, троих детей и родственницу. Они отъехали на восток всего на 200 километров. Жить в чужом месте было нелегко: не было квартиры, стали болеть дети. В это время Красная армия задержала продвижение немцев на реке Судости. В Выгоничах решили, что немцы дальше не пройдут, и многие стали возвращать свои семьи. Вернулась и семья Фильковского. Пятого октября приехала его жена, дети и родственница, а шестого район был оккупирован гитлеровцами. За Фильковским и его семьей стали охотиться немцы. Фильковский был занят организацией подполья, и его семью прятали товарищи в деревнях, – то в одной, то в другой. Начались холода. Семья Фильковского временно остановилась в деревушке Павловка. Там немцы и настигли его родных и зверски их убили…
Фильковский считал себя виновным в гибели семьи и не находил себе места. Я делал все, чтобы помочь ему преодолеть это горе, с помощью товарищей отвлечь его от личного несчастья.
Как начальник штаба отряда, я постоянно вовлекал Фильковского в разработку всех боевых операций отряда. Он с увлечением принимался за дело, тщательно готовил бойцов, инструктировал пропагандистов и агитаторов, писал листовки. В такие дни он забывал о личном своем горе, преображался до неузнаваемости.
Наряду с боевыми налетами на вражеские гарнизоны мы занимались и диверсиями на железной дороге. В начале января 1942 года Фильковский дал задание двум партизанам – Тишину и Глебкину – совершить на железной дороге диверсию. Взрыв был подготовлен самым примитивным способом. Из досок сбили ящик, начинили его минами и поставили на рельсы. Крушение удалось на славу. Немецкий поезд – эшелон с солдатами, спешивший на фронт, – шел с большой скоростью. Вагонов десять было совершенно уничтожено взрывом.
Эта операция окрылила отряд. Фильковский предложил организовать курсы для обучения диверсантов-подрывников. В это время к нам примкнул выходивший из окружения сапер Воробьев. Он и приступил к обучению партизан подрывному делу. Товарищи ликовали по этому случаю, но Фальковский сдерживал их радость.
– Пока что вы только грамоту приобрели. Вот толу у нас нет. Чем рвать будете?
Действительно, отсутствие взрывчатки ставило нас в затруднительное положение. Но Воробьев предложил попробовать разбирать рельсы. На операцию вышла значительная часть отряда во главе с командиром и комиссаром, и диверсия, без наличия взрывчатки, была совершена.
– Теперь нам есть о чем сообщить на «Большую землю», – говорил торжествующий Фильковский.
В ту же ночь он составил радиограмму и передал ее через нашу рацию штабу фронта. А через два дня мы слушали сводку Советского Информбюро, в которой сообщалось, что «партизанский отряд под командованием товарища Р. и секретаря райкома партии товарища Ф., действующий в брянских лесах, пустил под откос эшелон противника, следовавший на фронт с живой силой и техникой…»
Больше всего Фильковский заботился о населении, стонущем под тяжелым гнетом захватчиков. Он постоянно обращался к народу с теплыми ободряющими листовками. Эти листовки он писал вместе со своими пропагандистами. А когда мы освобождали от немцев то или иное село, Фильковский непременно проводил там собрание граждан. После докладов и бесед эти собрания часто заканчивались вечеринками.
– Нам ли вешать головы, товарищи! Споем? – обращался Фильковский к собравшимся. – Заводи гармошку, – говорил он автоматчику нашего отряда, пропагандисту и гармонисту Гуторову.
И Гуторов «заводил». Начинал он с «Касьяна», потом играл «Ермака». Фильковский запевал. Разноголосый хор подхватывал песню. Под конец Гуторов играл «Страданье».