Еврейский Белосток и его диаспора

Сразу после войны хлынул целый поток статей о Белостоке, написанных членами его диаспоры, проживающими в Буэнос-Айресе, Йоханнесбурге, Лондоне, Мельбурне, Монреале, Польше и Тель-Авиве. Bialystoker Stimme расширил объем номеров и включал все полученные материалы, представив новую рубрику «Город Белосток [разрушение Белостока]», открывшуюся статьей лидера еврейской общины Белостока Шимона Датнера, в которой в мельчайших подробностях описывался каждый из последних моментов еврейской жизни в городе, а также его обновление[908]. В повествование Датнера был вплетен основной вопрос: что станет с наследием белостокских евреев? Могут ли евреи Нью-Йорка и Белостокского центра взять на себя доминирующую роль в распространении белостокского наследия? Этот вопрос представляет собой более масштабную рефлексию, охватившую еврейский мир после войны, когда религиозные деятели, писатели и педагоги пытались разобраться в том, могут ли американские евреи – самые богатые из осколков восточноевропейской еврейской диаспоры, которым, по мнению многих, не хватало интеллектуальной строгости и страсти – принять ответственность за создание и распространение восточноевропейской еврейской культуры.

Поначалу Белостокский центр продемонстрировал, что американские евреи не готовы взять на себя роль хранителя белостокской культуры. В 1946 году Рафаэль Райзнер (1894–1953) пришел на порог Белостокского центра в Нью-Йорке – того, что он считал «крупнейшей организацией белостокцев в мире» – со своей рукописью Der umkum fun Byalistoker yidntum, 1939–1945 («Уничтожение белостокского еврейства, 1939–1945»), которую он прятал в развалинах Белостока. Райзнер, известный журналист и редактор в межвоенном Белостока, был шокирован тем, что рукопись почти что за год так никто и не прочитал. По его критической оценке, этот «центр» Белостока «чувствовал большую ответственность перед тремя сотнями обитателей своего дома престарелых», но не был готов помочь начинающему автору работу о Белостоке[909]. В конечном счете Райзнер и его рукопись отправились в Австралию. Там его встретила семья и руководители местного Белостокского центра, которые взялись за подготовку его рукописи для широкой читательской аудитории.

Работа Райзнера – мгновенно ставшая сенсацией в мире литературы на идиш – ставила серьезные вопросы о языке и передаче наследия Белостока во времени и пространстве. Представляя публике эту хронику еврейского Белостока, Иегошуа Рапапорт (1895–1971), редактор журнала Oystralisher idishe lebn, хвалил «простой идиш» Райзнера, который воплощал в себе красоту и разнообразие еврейского Белостока[910]. Поскольку Райзнер писал как «человек из народа [фолькс-менш]», без литературных излишеств, отмечал Рапапорт, его произведение будет легко понято членами белостокской диаспоры и останется доступно для их детей, что ярко подсвечивает лингвистическую проблему просвещения будущих поколений белостокцев. Как предупреждал в письме Дэвиду Зону Самуил Рабинович по поводу публикации «йовель бух» (юбилейной книги), посвященной достижениям, а не уничтожению белостокского еврейства, если бы такой том не был «доступен», его, конечно, купили бы тысячи людей из чувства долга перед своими родителями, но никто из них не стал бы его читать[911]. В статье о своей семье он заметил: «Хотя я знаю немецкий, английский, идиш и немного русский», моя жена и сын, которым эта книга могла бы послужить важным инструментом образования, «знают только английский и немного немецкий, и ни один из них не читает на идиш»[912]. Рабинович опасался, что его семья олицетворяет многих представителей белостокской диаспоры, в которой процессы ассимиляции и языковой аккультурации уже разделяли поколения.

Как и многие еврейские интеллектуалы, Зон еще до войны пессимистично относился к будущему идишской культуры в Америке[913]. Беспокойство об этом стало острее и болезненнее для всех восточноевропейских евреев в эпоху после Холокоста. Зон, намереваясь создать книгу, посвященную памяти евреев Белостока, задавался вопросами: Что он мог бы сделать, чтобы Белосток оставался значимой частью жизни белостокских евреев и их детей в Америке, Австралии или Аргентине? Почему следующее поколение, которое с трудом узнает на фотографиях достопримечательности Белостока и с трудом говорит на идиш, должно заинтересоваться сохранением еврейского культурного наследия Белостока? Сможет ли белостокская или восточноевропейская еврейская культура выжить, не говоря уже о процветании за пределами Восточной Европы?