Подобно тому, как предыдущие поколения писателей причудливо представляли Белосток аналогом Яффы или Манчестера, миграция сделала Белосток в воображении Каплана чем-то вроде нового типа имперского центра. Все эти образы отражали лишь некую часть реальности: превращение Белостока из маленького городка, основанного по польской традиции дворянином, в третий по величине центр текстильного производства в Российской империи было прямым результатом неустанных усилий еврейских промышленных предпринимателей и рабочих, иммигрировавших в город в течение XIX века. Труд еврейских мигрантов не только стимулировал быстрое экономическое развитие города, но и сделал Белосток, город, и так расположенный в напряженном польско-российско-литовском приграничье, ареной классовых и этнических конфликтов. Вдобавок политика царизма мало способствовала улучшению ситуации, превратив город в многонациональную мешанину, где евреи, украинцы, поляки, белорусы, немцы и литовцы бок о бок боролись, чтобы заработать на жизнь. Когда Российская империя в XIX веке укрепила свои границы и попыталась определить свою национальную идентичность, внутренние конфликты создали множество дополнительных затруднений для евреев Белостока, которые столкнулись с насилием и дискриминацией и были вынуждены концептуализировать свою религиозную идентичность как тесно связанную с их региональным окружением, а не с более обширной империей.
Илл. 10. Портрет Пейсаха Каплана, идишского автора и редактора белостокской газеты
Именно в таком контексте евреи познакомились с городской индустриальной средой и заново сформулировали понимание того, что значит быть восточноевропейским евреем. Независимо от того, идентифицировали они себя как сионисты или социалисты, евреи Белостока считали свою идентичность глубоко переплетенной с городом, в котором они впервые столкнулись с промышленностью, националистической политикой и модерными еврейскими организациями. Белосток никогда не терял своего значения и особой местной идентичности для проживавших в нем евреев. Такое региональное самоопределение не было свойственно одному только Белостоку. Как однажды заметил Исаак Башевис Зингер, «евреи из Люблинщины говорили по-другому и даже, казалось, выглядели иначе, чем евреи из Калиша или Седльца… [Евреи из] городов вдоль Вислы [считали себя] сильно отличающимися от [евреев] Волыни»[284].
Даже когда экономические и политические факторы вынудили многих евреев покинуть Белосток, эти эмигранты испытывали двойственные чувства по поводу своего отъезда. С одной стороны, они освобождались от этнической, классовой и политической напряженности Белостока, а с другой, понимали, насколько обделенными будут чувствовать себя без Белостока, лишенные единственных ориентиров, которые были им известны. Несмотря на неглубокие корни в Белостоке, насчитывающие менее двух поколений, большинство местных евреев в самом городе и за его пределами считали Белосток центральным элементом самоидентификации. Таким образом, когда евреи отправлялись искать счастья в других местах, опыт, полученный в Белостоке, оставался для них наиболее заметной силой, определявшей их взгляд на мир и подход к новым обстоятельствам. ЕЕриехав в свои новые дома, они основали сотни организаций, занимающихся сохранением наследия бывшей родины, о чем подробно рассказывается в следующей главе этой книги. Хотя в этих организациях не было единого мнения относительно того, что именно составляет сущность или наследие Белостока, все соглашались с тем, как важно предложить как финансовую, так и духовную помощь их бывшему дому, особенно после Первой мировой войны. По мере того как эти организации развивались и реагировали на меняющиеся потребности своих избирателей, они не только формировали то, как евреи Белостока во всем мире представляли свою идентичность, но и меняли то, как евреи Белостока видели свою собственную общину: еврейский Белосток, географически расположенный на северо-востоке Польши, на самом деле был частью более крупной сети, охватывающей весь мир.
Глава 2
Воссоздание родины на землях обетованных