Без особого страха и колебаний Дэвид Зон, молодой человек двадцати лет, подошел к подиуму в небольшой темной аудитории по адресу Восточный Бродвей, 246 в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Откашлявшись, он обратился к сотне вспотевших людей, которые собрались 17 июля 1919 года, чтобы услышать о судьбе Белостока в годы Первой мировой войны. Иссиня-черные волосы, орлиный нос и впечатляющая фигура Зона эффектно сочетались с «пламенным» красноречием, которое, как позднее вспоминал глава Белостокского общества «Бикур Холим» Джозеф Липник, «глубоко тронуло» всех присутствующих в аудитории, как никогда не трогали слова любого другого оратора[285]. Мало кто был готов услышать яркое описание ужасов, постигших их бывший дом: знаменитая еврейская больница лежала в руинах, огромная синагога на главном бульваре превратилась в груду развалин, богатые еврейские филантропы просили подаяние на углах, еврейские сироты лежали голодные на улицах, а очереди в кошерную столовую тянулись на кварталы. Все присутствующие, взывал Зон, «должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь нашим землякам
Илл. 11. Дэвид Зон в 1922 году, после своей первой поездки в Польшу от имени Белостокского центра.
С разрешения Уильяма и Стивена Каве и Роны К. Мойер
За несколько недель были забыты ссоры, возникавшие между еврейскими эмигрантами из Белостока, прибывавшими в Америку с конца XIX века, а идеологические разногласия, которые ранее разделяли десятки организаций бывших белостокцев, отступили на задний план. Лидеры, которые ранее отказывались сидеть в одном зале, не только встретились друг с другом, но даже решили объединить свои действия. Менее чем за месяц они сформировали Белостокский центр с Дэвидом Зоном во главе. Задачей этого центра было координировать усилия в деле восстановления Белостока.
Дэвид Зон удерживал лидерство в этой новой организации почти пятьдесят лет, в течение которых он взращивал и поддерживал новый тип рассеянной еврейской общины и заслужил почетное прозвище «мистер Белосток»[287]. Зон обращался к тем, кто создавал подобные организации в Буэнос-Айресе, Палестине и Мельбурне, и приложил немало усилий для сбора миллионов долларов на поддержание еврейской жизни в Белостоке и сохранения ее наследия за рубежом. Конечно, евреи из Белостока не были исключением: в начале XX века десятки других групп мигрантов сформировали широкий спектр гражданских, трудовых, религиозных и культурных организаций во имя сохранения своих глубоко укоренившихся культурных моделей. Особая склонность восточноевропейских евреев к созданию организаций, которые связывали их с идеей старого мира, проистекает из того, что эти организации помогали им адаптироваться к совершенно новой политической, экономической и социальной среде, с которой евреи столкнулись в своих новых домах[288]. К 1939 году в Нью-Йорке существовало более трех тысяч восточноевропейских еврейских иммигрантских ассоциаций, а Буэнос-Айресе в таких организациях участвовало около 40 % взрослых евреев[289].
Исследователи еврейской миграции уже давно отмечают густую сеть ландсманшафтов, обществ взаимопомощи еврейских иммигрантов-земляков, тогда как способы, с помощью которых эти организации вовлекали восточноевропейских евреев, проживающих в Соединенных Штатах, Южной Америке, Африке, Австралии и Европе, в транснациональную сферу, в которой они обсуждали, сравнивали и переосмысливали, что значит быть евреем из Восточной Европы, изучают гораздо реже. Зачастую исследователи называли эти организации «американским феноменом» или рассматривали их в первую очередь в рамках общественной жизни; ученым еще предстоит проанализировать эти организации в сравнительном контексте и оценить способы, которыми они связывали своих членов с евреями, оказавшимися в других частях мира.[290]
Поскольку еврейские иммигранты из Белостока стратегически использовали термин «белостокцы» как по отношению к выходцам из конкретного места, так и в качестве абстрактного дискурсивного понятия, этим они ясно демонстрировали, что евреи из разных частей Восточной Европы не считали себя принадлежащими к единой монолитной этнической или религиозной группе, какими их часто воображают ученые – кем были эти иммигранты, все еще определяли региональные различия Старого Света[291]. В этой главе я опираюсь на кросскультурное сравнение функций и риторики организаций, основанных евреями Белостока в Нью-Йорке, Буэнос-Айресе, Тель-Авиве и Мельбурне – единственных четырех городах, где эти евреи-иммигранты основали белостокские «центры», посвященные воссозданию и поддержанию Белостока, – и рассматриваю различные способы, которыми евреи, выходцы из одного и того же места, меняли свою идентичность в поиске способов перевода своих привязанностей из Старого мира на свежие идиомы, подходящие для описания их нового окружения.