Еврейский вопрос / Необыкновенная история

“Вот вы говорите теперь, — перебил он, — что я поручил Макарову передать вам о желании видеться с вами, а я ему ни слова не говорил!” — солгал он опять.

“Я не приписываю этому никакой важности, — сказал я. — Оставим это! Но мне все это наскучило”. (Я разумел — эти подсылки кумовьев и прихвостней, выведывания, все эти гадкие тревоги, чтоб не давать мне писать).

“Не хочу разбирать, насколько тут правы или виноваты другие: очевидно, конечно, что они тут впутываются между нами, может быть, кому-нибудь нравится ссорить нас, не знаю их целей, а знаю только, что ничего подобного ни до нас не было, ни после нас не будет — таких сходств случайно быть не может! Предлагаю вам вот что: быть друг другу чужими, стать опять друг к другу в то положение, в каком мы были до смерти Дружинина. Может быть, покойнее будет. Мы не говорили и не кланялись: поклон я готов всегда отдать при встрече…” — “Ну, хорошо, хорошо! Пускай, пускай! Не надо и поклона!” — живо и как будто рассердившись проговорил он. — “Прощайте! Фуй, фуй! Зависть! Как это можно!”

И мы разошлись. Разговор передан с буквальною точностью. Не знаю, как он передал его своим друзьям. Я передал его только одной или двум очень скромным особам. Не думаю, чтобы они пересказали его кому-нибудь.

Обращусь назад. Пока печатался “Обрыв” — к концу этого времени, в апреле, вдруг толки хвалебные будто стали смолкать — и до меня долетали такие фразы, сказанные в мое оправдание не мне, а другим, вполголоса: “Помилуйте, говорило одно лицо: да я знаю “Обрыв” с 1860 года!” (“Верно, Тургенев уже подсунул что-нибудь, пустил втихомолку каплю яду, чтоб отравить успех романа!” — подумал я). Так и вышло! Я стал прислушиваться, но мне ничего не говорили. Случайно как-то, не помню кто, заговорил со мной о M-me Bovary, par Flaubert — и спросил, читал ли я этот роман? Я сказал, что нет. Ах, прочтите, прочтите, заговорили мне, что это за прелесть! И осыпали похвалами. Я достал книгу, начал читать, но эта картина des moeurs de province, как там сказано (мне неизвестных) — показалась мне скучна. Я бросил. И спустя уже значительное время после выхода “Обрыва”, слыша опять толки об этой книге, как будто намекающие на некоторые характеры “Обрыва”, прочел ее внимательно — и с большим, правда, трудом, выделив из кучи чуждой обстановки, чужих нравов, подробностей характеры двух-трех главных лиц, узнал в них подобие из “Обрыва”: именно в лекаре, муже героини — учителя Козлова, в madame Bovary, его жене — Улиньку, жену Козлова, тут же и студент (Райский), знавший ее девушкой и любивший ее и опять сошедшийся с нею, как Райский с Улинькой. Словом, фабула романа, план, главные характеры, события романа, психология — это параллель эпизода Козлова и жены.

Но это так искусно утоплено в массе подробностей чужой сферы, прибавлений — что надо знать “Обрыв”, как я, чтобы отыскать это сходство!

“Тогда, значит, и нет сходства!” — скажут на это. Нет, есть. Прочитавши обе книги, одну за другой, спросите себя, какой характер у Козлова и какой у лекаря Бовари? Капля в каплю: один и тот же! Точно тоже и у обеих женщин! И Улинька, и M-me Bovary — один и тот же тип! Вот если бы перевели “Обрыв” на французский язык — там наш дорогой патриот Иван Сергеевич сейчас бы и указал, что “уже это-де есть по-французски (а как видно, что оно писано не французским пером и не в духе французском!)” и что, конечно уж, русский автор заимствовал у французского, тем более что Madame Bovary вышла в 1857 или 1858 году, как видно из статьи о ней в парижских письмах Эмиля Золя (“Вестн. Европы”, 1875 — сентябрь, октябрь и ноябрь), и вдруг прославила автора и даже повела к процессу в суде о безнравственности героини!

“В самом деле, скажут: как же — в 1857 году”. А так же! Я весь роман залпом рассказал Тургеневу в 1855 году! Все, решительно! Как теперь помню, как особенно описывал студенчество Козлова, его неловкость, бедность, нелюдимость, как молодая девочка Улинька и товарищи его смеялись над ним, как она сняла фуражку с него, а он не заметил и жадно ел! То же сделано и с лекарем Бовари, но для того, чтоб уничтожить наружное сходство — Бовари женат на второй жене, ест он также много, но это перенесено из детства в зрелый возраст, кроме того, придумана куча других лиц и эпизодов! Цель зависти тут та, чтобы взять мое и спрятать туда: “Вот-де, не у тебя, а у другого это было прежде!” Пересказывая свой роман Тургеневу, я остановился особенно на этих подробностях и потом рассказал характер Козлова, уже учителя, его доброе сердце, его ученость и безнравственность жены.