Еврейскiй вопросъ

То, что я показалъ здѣсь на наукахъ, которыми самъ спецiально занимался, и на собственныхъ моихъ изысканiяхъ, то самое подтверждается вообще и во всѣхъ другихъ наукахъ. Гдѣ приходится называть дѣйствительно значительныя имена, тамъ это никогда не бываютъ имена iудейскiя, а гдѣ въ сферѣ истинной науки въ видѣ исключенiя приходится указывать на iудеевъ, то они рѣдко достигаютъ даже и третьяго ранга. Само собою разумѣется, я говорю здѣсь о наукѣ въ серьозномъ смыслѣ слова, а не о религiозныхъ, напръ., умозрѣнiяхъ; ибо въ послѣднемъ случаѣ требуются не столько научныѣ способности, сколько вкоренившееся религiозное чувство. Въ этомъ пунктѣ, какъ показываетъ примѣръ Спинозы, iудеямъ можетъ быть предоставленъ развѣ второй рангъ. Въ томъ же, что называется въ узкомъ смыслѣ слова литературою, то, какъ показалъ примѣръ Гейне, они дали нѣчто въ формѣ смѣшаннаго таланта, гдѣ дѣйствуетъ какая то помѣсь чужихъ чувствованiй и личной дисгармонiи. Мнѣ пришлось бы вступить въ весьма низменную область, если бы я захотѣлъ послѣдовать за iудействомъ, которое нынѣ хозяйничаетъ въ нѣмецкой литературѣ, и прослѣдить его гешефты по части эфемерныхъ романовъ и газетъ. Скандалъ, состоящiй въ томъ, что при посредствѣ ихъ кликъ водитъ публику за носъ и выворачиваетъ у ней карманы всякая еврейская бездарность, — скандалъ этотъ очевидѣнъ всякому, кто хоть нѣсколько орiентируется въ дѣлѣ и одаренъ хоть кое-какимъ критическимъ чутьемъ. Здѣсь нѣтъ возможности называть по имени всю эту мелюзгу; здѣсь все кишмя кишитъ iудейскими беллетристами и iудейскими обозревателями. Съ литературнымъ гешефтомъ этого рода дѣло обстоитъ точно такъ же, какъ и съ газетами собственно. Въ обладанiи у iудеевъ, дирижируемое iудеями и по-iудейски служащее всякимъ дряннымъ интересамъ, — таково это литературное поле въ данный моментъ, и дѣлу помочь нельзя. Испорченность и отсутствiе всякаго желанiя служить тому, что достойно человѣческаго уваженiя, не говоря уже о великомъ и благородномъ, измена всякому лучшему дѣлу, продажа всякаго такого дѣла и ложь, — вотъ физiономiя фальсифицированнаго литературнаго товара, который они распространяютъ. Не говоря уже объ эстетической неопрятности и каррикатурности обрывчатой манѣры iудейскихъ писакъ, во всемъ царитъ морально-омерзительный тонъ. Вѣрность человѣка человѣку, — эта основная черта лучшихъ нацiональностей — просто бѣситъ iудеевъ, и они на каждомъ шагу, во всей ихъ литературной отсебятинѣ, — выкидываютъ на рынокъ какъ разъ противоположное. Но моральныя благоуханiя и инфекцiи, въ общихъ чертахъ, обслѣдованы уже ранѣе, и въ беллетристической и газетной iудейской литературѣ мы не найдемъ существенно новыхъ, а лишь болѣе утонченныя черты по сравненiю съ иными отраслями гешефта. Образованность или, лучше, извращенiе образованности повышаетъ здѣсь упадокъ морали еще утонченнымъ пронырствомъ, которое обманываетъ здѣсь самую совѣсть человѣка, и потому еще отвратительнѣе, чѣмъ обыкновенный дѣловой обманъ въ обыкновенномъ житьѣ-бытьѣ. Въ послѣднемъ случаѣ вредъ наносится лишь матерiальнымъ интересамъ; а гешефтъ писакъ непосредственно портитъ, предаетъ и продаетъ дѣло духовныхъ интересовъ. А чего не портятъ, въ ожидовленной литературѣ эти моральные дефекты, то само портится расовымъ тяготѣнiемъ къ ординарности и неизяществу, что будетъ показано далѣе, когда будетъ идти рѣчь объ искуствѣ.