«Еврейское слово»: колонки

Бог говорит, как создал вселенную и все, что на ней, включая множество грандиозных и таинственных вещей. Например, таких чудищ, как бегемот и левиафан. Которого можешь ли ты взять себе в рабы? «Кто устоит перед лицом Моим?» И тут вас внезапно посещает догадка, о чем Он. Не ты ли, словно бы спрашивает этим Он у своего изделия, собираешься очертить границы того, как Мне вести себя, что делать, чего не делать? Тварь, которой Я позволил с Собой сосуществовать, ты что, будешь Мне указывать и пенять, что я не должен был разбивать тебя и твое потомство и их рабов, когда такова Моя воля? Что Мне с того, что это зло? Я всеблагий, но важнее, что я всемогущий! Хочу – творю свет, землю, океан, флору, фауну. Хочу – тьму, болото, пропасть, пустыню. Ввожу Моих людей в чужую землю, вывожу, умножаю их как песок морской. Сжигаю их в печах. Хочу – сотворяю тебя. Хочу – тебе зло. Ты сам-то с нахапанными тобой стадами и услужливыми рабами, задумайся, не зло ли? Не бегемот, не левиафан ли? Ты ввязался в жизнь с охотой и радостью, а это дело нешуточное, хотя бы потому, что из мириад сперматозоидов лишь один выбрал Я, лишь одну яйцеклетку, которые слились в тебя, – остальных же умертвил. Пожалел ты их хоть раз в жизни?

– Но Ты же заповедал нам противостоять злу… – Но вы, Мой образ и подобие, первым делом эту заповедь растоптали.

P. S. Ну, а если ты, Иов, и вы, читающие книгу о нем, ищете в ней мораль, есть и она: вот что должно было с вами быть, если бы Я согласился поступать по-вашему.

21–27 января

В конце декабря умер Григорий Дашевский, двух месяцев не дожив до 50 лет. Он был талантливый поэт, прекрасный переводчик как коротких стихов, так и больших книг прозы, в основном философской, античник, яркий университетский преподаватель. Его одаренность, литературная так же, как общечеловеческая, бросалась в глаза, он был очень умен, умом острым, проницательным, обладавшим стремительной и сильной оперативностью. Был замечательно образован, имел знания обширные, глубокие, в том числе и редкие. Когда его не стало, мало кто из интеллектуального гуманитарного круга Москвы не почувствовал потери и боли.

Всё это так. Но с небольшими уточнениями похожие характеристики приложимы и к другим, подобного перечисления достоинств заслуживает не он один. Всё это так, но почти не разъясняет, почему знавшие его говорили о нем в превосходных степенях. А суть была в повседневных ежеминутных проявлениях его личности начиная с красоты лица, лепки головы, сияющих глаз, голоса, мягких «л» и кончая источающей внутренний свет душевностью, свет, ощущавшийся едва ли не физически. На вечере его памяти в РГГУ это обнаружилось с поразительной наглядностью. Поэты из наиболее на сегодня признанных читали его стихи и говорили о нем. Рядом со мной сидел мой добрый знакомый, я перехватил его недоуменный взгляд. Его можно было истолковать так, что читаемое не производит должного впечатления. Я сказал: «Не он читает». Мои слова не значили, что он сам прочел бы свои стихи артистичнее, что-то выделяя, что-то приглушая. Они значили, что всякий поэт сочиняет стихи под себя, не только под особенности своего голосового аппарата, под присущую ему манеру речи, а и под свою внешность, жестикуляцию, если угодно рост. Написавший «Онегина» и «Я вас любил» не мог быть таким крупным и громогласным, как Маяковский, – он мог быть именно таким, как Пушкин, даже обязательно в бакенбардах. Лишь после того, как стихотворение расстается с автором, оно может обнаружить свою универсальность или интимность. А те, кто читал стихи Дашевского с эстрады, казалось, бросают случайные щепотки слов, в которых даже каркасика стиховой структуры не просматривается. И вдруг в конце показали коротенький любительский фильм: он сам читал стихи, на магнитофон. Его через раз просили повторить, записать дубль, он спокойно соглашался. Это выглядело фантастическим преображением: те же слова превращались в неотменимые, проникающие в сердце образцы поэтической речи. Его лицо было предельно серьезно, он произносил строки с расстановкой, без задержек и ускорений, в ритме и с нагрузкой, которые обеспечивали единственную точность смены слов и пробелов между ними, звука и пауз.