«Еврейское слово»: колонки

Война завершается, время подводить итоги. По плану в Европе убить евреев полагалось 11 миллионов, убили только 6. Тем 80, которые убивали, тоже не позавидуешь, их разбили в пух и прах, трупов опять же не то 6, не то 10 миллионов. Но они заслужили, не так ли? И вот тут начинается главное. Чрезвычайное положение, введенное войной де факто и санкционирующее отмену одних и ввод других законов, а если называть вещи своими именами, беззаконие, прекратило свое действие. На чьей стороне и против кого теперь закон? Проще: кто кого будет наказывать? Победители – побежденных? Нейтральные судьи будут решать? Где их возьмешь, нейтральных?

Безупречная логика Ханны Арендт задает первый вопрос – в чем заключается преступление? В уничтожении оснащенными по последнему слову техники людьми беззащитных. В издании соответствующих приказов. В построении сложной системы взаимодействия и субординации многочисленных служб, прямо или опосредованно направленных на уничтожение. Назвать, против кого совершено преступление, незатруднительно. Против евреев как народа. Тогда второй вопрос. Кто будет обвинять и наказывать?

В то время, когда преступление совершалось, еврейского государства не было. Однако после его образования Израиль был международным сообществом признан «страной-наследницей». То есть наравне с почти всеми европейскими странами, Польшей, СССР, Францией и так далее, получил право судить за преступления, учиненные над их гражданами или, как в его случае, имеющими право на гражданство. Уголовные процессы по делам о военных насилиях отличались от судов по делам о насилиях над отдельной личностью тем, что военное преступление было направлено не только против жертвы, но и против общества. Жертва как индивидуум может простить преступника – общество за это же самое преступление должно судить его в обязательном порядке: как нарушившего его, общества, закон. Его покой, безопасность, общественный порядок.

Основываясь на этом, вставал вопрос кардинальный: судят ли Эйхмана только за преступления против единственного народа? С определенного момента на процесс пошел поток так называемых «базовых свидетелей». Выступавших против (за – естественно, не было) не Эйхмана, а нацизма в целом. Их право давать показания, по оценке суда «не относящиеся к делу», стало нормой – никто не осмеливался им в этом отказать. Речь главного обвинителя Хаузнера, открывалась словами: «Когда я стою перед вами, судьями Израиля…, я здесь не один. Рядом со мной стоят шесть миллионов обвинителей… Их кровь взывает к небесам, но их голос невозможно услышать. На меня возложена обязанность стать их голосом и от их имени выдвинуть обвинения в ужасающих преступлениях».

Я помню эту речь. Ее машинопись мне принесли уже по окончании процесса: официально отчеты о нем у нас не распространялись. Это был один из первых материалов там- или самиздата – в зависимости от того, из какого источника он пришел. Это был живой голос, слова – те самые, которые на фоне советской антиизраильской (читай: антиеврейской) пропаганды хотелось услышать. Сегодня, через без малого полстолетия, я перечитал их без тогдашнего жара. Это слова мстителя – за претерпевших весь этот ужас, боль, смерть, а если выживших, то оставшихся с тем, с чем нельзя жить. Но в этой мести таилось разочарование. За все случившееся – повесить одного человечка, да еще и оказавшегося на поверку ничтожеством? Где же здесь око за око?

Но даже если бы и удалось найти нужный, более равноценный вариант отмщения (не хочу и никому не советую воображать, каков бы он мог быть), и он не был бы удовлетворительным. Потому что такого просто нет. Потому что то, что случилось, не ограничивается ни уничтожением половины целого народа, ни каждой единицы из шести его миллионов. Геноцид – преступление перед человечеством. Бог создал человечество таким, каким создал, и Гитлер или Энвер-паша, восстав на евреев или армян, восстали на Бога. Для нации ее истребление – это кровь и страдания. Человечество от ее истребления становится неполноценным – не собой.

В названии «Банальность зла» для меня заключается не только банальность конкретных злодеев – Эйхмана, Гиммлера, Гейдриха, или злодеяний огромной системы нацизма, или всего германского государства. Зло банально прежде всего потому, что оно причиняется Богу. Как зло, злострастие, злодей могут быть не банальны перед Вседержителем?

Что касается непосредственно подсудимого, то, возможно, Свое суждение о нем Бог передал через Ханну Арендт. Книга кончается ее воображаемым обращением к Эйхману: «Вы поддерживали и проводили политику нежелания жить на одной земле с еврейским народом и целым рядом других… Мы находим, что никто, то есть ни один представитель рода человеческого, не желает жить на одной земле с вами. Единственно по этой причине вас и следует повесить».

12–18 мая