Давно прошли времена, когда история укладывалась в сроки правления царей. В России последними были Петр и Екатерина. Уже даты царствования Александра и Николая помнят только специалисты, в сознании же людей история сориентирована относительно лет жизни Пушкина. В XX столетии по мере того, как оно все дальше отступает в прошлое, фигура вождя, генсека, президента блекнет рядом с инакомыслящими, попавшими в сроки их правления. Сколько ни тверди «Ленин», сейчас, если отбросить борьбу за место мумии в мавзолее, это имя все больше сводится к высылке из России Бердяева и всего парохода философов. Сталин может побеждать на любых телеконкурсах типа «Герой России», но в энном числе голов он застрял строчками Мандельштама «тараканьи смеются усищи и сияют его голенища». Мандельштама – которого, он дыхнул, и не стало, а вот на́ тебе. Что ж вы меня так огорчили, Осип Эмильевич? – Не на того, видать, нарвались, Иосиф Виссарионович.
Какая фигура осталась в истории выражением двадцатилетия брежневской власти? Вот бы по какому поводу голосование провести. Высоцкий или Сахаров? Но уж никак не сам Леонид Ильич. Гонители перестали делать историю. В людской памяти она отпечатывается именами гонимых. Их списки, особенно после миллионных катастроф XX века, неизмеримо мощнее перечней членов правительств и политбюро: их преследователей. Путин своей рукой внес туда Ходорковского и Лебедева. Без него они были бы двумя заурядными магнатами – вроде того, который и сейчас в теленовостях сходит по трапу личного самолета, похожий на собственный муляж.
4–10 августа
Кого мы не любим? Мы – не отдельные группы, а, так сказать, население Российской Федерации.
Тещу мы не любим. Теща на первом месте. Мама-куда-вы – и все прочее. Правда, я сталкивался и с более масштабным отношением к родне. Еще в советское время: сидели за мной в зимнем троллейбусе два парня: лица серьезные, лет по тридцать с чем-то, одежда уровня чехословацкого – и молчали. Остановок пять. Потом один сказал – видимо, то, о чем все это время думал: «Период у меня сейчас – не жалуюсь. Квартиру двухкомнатную дали, замзавом назначили, в командировку в Софию съездил. Все хорошо – если бы не мать,
Богатых не любим. Точнее, небедных. В общем, тех, которым лучше, чем нам. Ездил, тварь, на облупленной «Оке», и вдруг на́ тебе: «Матиз». Хорошо хоть узбекской сборки – а то ведь такой мог бы и прямо
Бедных – тем более. Во-первых, портят пейзаж, во-вторых, нищий-нищий, а миллионер.
Умных. Точнее, больно умных. Который вумный как вутка, а плавает как утюг. Остроумных. «Ты думаешь, ты остришь – ты ослишь». «– Я думаю… – А ты думай поменьше». Сила есть, ума не надо.
Интеллигентов. «Не могли бы вы на меня не опираться?» Вагон грохочет, а он – не повышая голоса, ввинчивается в самое ухо. И так под землю лезешь, после цельного дня работы, а эти Акунина начитаются, телевизор насмотрятся и – «вас не затруднит отодвинуться?».
Понятное дело, евреев. Это даже смешно обсуждать. И даже немного нечестно – их все не любят: и в нашей федерации, и в не нашей. Не говоря что они и предыдущие категории покрывают: богатых – раз, вумных – два, интеллигентов – три, и у племяша теща из
Черных. Азеров там, хачиков. Бурят, калмыков, чукчей. Эсэнгэвскую азию – отдельно. Япошек отдельно, китаёз отдельно. Цыган – просто. Хохлов – не черные, а бывают хуже черных. Я в мае ездил в Киев, мне там малый, продававший на Андреевском спуске матрешек Тимошенко и Ющенко, сказал: «Москали произошли от обезьяны
Негров – абсолютно отдельно. Негры – это
ЦСКА, стало быть, не любим. Кони. «Спартак». «Спартак» – мясо. «Зенит» – бомжи. «Динамо» – ментовка. Исинбаева – прыгает как-то не по-русски. Валуев не боксер. Борзаковский… не еврей? Плавание – фуфло. Фигурное. И простое – тоже. Коньки не едут, лыжи не скользят, легендарная ледовая дружина давно полегла. Сейчас всё за деньги: за просто так никто и треники не снимет.