Читаем «Еврейское слово»: колонки полностью

Среди тех и других есть такие, которые заявляют о том, кто они: чалмой, кипой, платочком. Но есть и другие, вовсе не желающие, чтобы в них вглядывались и с кем-то отождествляли. Не из трусости. Принципиально. Не хотят, чтобы их узнавали. Хотят быть именно неузнанными, быть собой, частными людьми. Не важно, зачем они выходят на улицу: затем, зачем большинство людей, по делам, пройтись – или что-то на ходу обдумать. Мало ли зачем. Всякая жизнь имеет интимную сторону, они ею дорожат. Интимность – это право на закрытость, но еще прежде закон. Адам и Ева, узнав, что они наги, прикрылись смоковными листьями и спрятались. Бывают такие ситуации, когда открытость синоним бесстыдства, порнографии.

Что такое крайний случай глумливого разрушения укрытия необходимого индивидууму, глумливой выставленности его напоказ перед всеми и к чему это приводит, мы знаем. Это желтые звезды, нашитые на одежду евреев. Об этом замечательно написал в своем эссе 1944 года «Размышления о еврейском вопросе» Жан-Поль Сартр. Что оставалось делать нам, неевреям, спрашивает он себя. Выказывать солидарность, снимая перед ними шляпу? Некоторые так и поступали. Но сострадание только прибавляло жертвам страданий. «В конце концов, мы уже отводили глаза. Каждый наш взгляд, помимо их и нашего желания, выделял их». Как объект. Как евреев. И дело было не в том, что они хотели скрыть свое еврейство. А в том, что они были беззащитны перед тем, что любой может лезть к ним в душу. То же переживали гомосексуалисты, которым приказано было нашивать розовый треугольник. И героиня романа Готорна, пойманная на адюльтере, которой вышили на платье алую букву А. И, надо полагать, бубновый туз на спинах русских каторжников.

Желтая кофта Маяковского потому и эпатировала буржуа, что бросалась в глаза, захватывала внимание, ослепляла. Она была частью «пощечины общественному вкусу». Пощечина всегда пощечина, так что эта, пощечина эстетства, вскоре раздавалась в унисон с пощечинами, тумаками и выстрелами вышедших на улицу матросиков. Во многих рассказах о Сталине упоминаются его «желтые, как у тигра, глаза». У тигра или не у тигра – на совести рассказчиков, но их желтизна притягивала взгляд не менее зловеще, чем звезды на еврейских рубашках. Бубновый туз был «гуманной» заменой рваных ноздрей и клейменного словом «вор» лба. Но через пару столетий советские зэки сами выжигали себе на лбу «раб КПСС». Не существенно, кто начал, существенно, что начато. Матросики, вождь пролетариата, штурмовики пользовались насилием как нормой в обращении с публикой, приученной, привыкшей к слову «насилие», к насаждению его, пусть в качестве художественного образа.

Насилие начинается с вглядывания, со сравнения встречного с тем образом, который уже отпечатан в подсознании как ненавистный. Вглядывание – цель. Сперва человека выволакивают из его человеческой внешности, доставшейся от природы и воспитанием подогнанной к его сущности, – и только затем из метро. Сперва расшибают его сокровенное, то, где он целиком принадлежит себе, является собственностью себя, – затем его кости и череп. А позволяет так себя вести обстановка – не логически анализируемая, а чутьем определяемая как своя. Та, где главное понятия, а мысль и знание – пошли они в. Где права сила, а слабый – сиди в и не чирикай. Где невнятный звук, жалкие слова, грубые телодвижения зовутся песней, а кто их производит, артистом. Где начальник страны ботает по фене, по нашей. А чье-то несогласие с ним, начальником, объясняет самыми низкими мотивами: намерением несогласного урвать, украсть, добравшись до власти. И в этом начальник оказывается опять-таки заодно с вглядывающимися и расшибающими. Только они думают так о его власти.

Возможно, такая его позиция – всего лишь политика, и так ему легче начальствовать. Но безусловно и в первую очередь этот стиль создает ту атмосферу вседозволенного амикошонства, в которой становится легко выходить на улицу и выкидывать вперед руку. Так же как в стране, где генеральный прокурор говорил «расстрелять, как бешеных собак», легко было перемолоть в лагерную пыль кого угодно. Иначе говоря, непонятно, кто спускает курок: тот кто приглашает к запанибратству, устанавливая это оскорбительное для человеческого достоинства положение вещей, – или кто им пользуется, развивая его в сторону напрашивающегося конца.

Судя по интернетским «коментам», нынешние вожди все равно уже зачислены в евреи, масоны, в продавшиеся америкосам. Исправить этого они не могут: таковыми они отпечатались в упомянутом подсознании этой категории населения. Которую сами формировали. Так не разумнее ли, и не полезнее ли для нравственного развития общества, и не самоуважительнее ли им начать говорить вежливо, как тот же Керенский, и интеллигентно, как тот же Столыпин?

1–7 февраля

Перейти на страницу:

Все книги серии Личный архив

Звезда по имени Виктор Цой
Звезда по имени Виктор Цой

Группа «Кино», безусловно, один из самых популярных рок-коллективов, появившихся на гребне «новой волны», во второй половине 80-х годов ХХ века. Лидером и автором всех песен группы был Виктор Робертович Цой. После его трагической гибели легендарный коллектив, выпустивший в общей сложности за девять лет концертной и студийной деятельности более ста песен, несколько официальных альбомов, сборников, концертных записей, а также большое количество неофициальных бутлегов, самораспустился и прекратил существование.Теперь группа «Кино» существует совсем в других парадигмах. Цой стал голосом своего поколения… и да, и нет. Ибо голос и музыка группы обладают безусловной актуальностью, чистотой, бескомпромиссной нежностью и искренностью не поколенческого, но географического порядка. Цой и группа «Кино» – стали голосом нашей географии. И это уже навсегда…В книгу вошли воспоминания обо всех концертах культовой группы. Большинство фотоматериалов публикуется впервые.

Виталий Николаевич Калгин

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Этика Михаила Булгакова
Этика Михаила Булгакова

Книга Александра Зеркалова посвящена этическим установкам в творчестве Булгакова, которые рассматриваются в свете литературных, политических и бытовых реалий 1937 года, когда шла работа над последней редакцией «Мастера и Маргариты».«После гекатомб 1937 года все советские писатели, в сущности, писали один общий роман: в этическом плане их произведения неразличимо походили друг на друга. Роман Булгакова – удивительное исключение», – пишет Зеркалов. По Зеркалову, булгаковский «роман о дьяволе» – это своеобразная шарада, отгадки к которой находятся как в социальном контексте 30-х годов прошлого века, так и в литературных источниках знаменитого произведения. Поэтому значительное внимание уделено сравнительному анализу «Мастера и Маргариты» и его источников – прежде всего, «Фауста» Гете. Книга Александра Зеркалова строго научна. Обширная эрудиция позволяет автору свободно ориентироваться в исторических и теологических трудах, изданных в разных странах. В то же время книга написана доступным языком и рассчитана на широкий круг читателей.

Александр Исаакович Мирер

Публицистика / Документальное