Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

Вестник, рассказывая о смерти Неоптолема в Дельфах, заключает свой рассказ следующим размышлением: «Так поступил с сыном Ахилла бог – дарователь вещаний для других, бог – судья справедливости для всех людей: точно неблагородный человек, он припомнил ему прежнюю обиду. Можно ли после этого считать его мудрым?» Параллелизм полный; и здесь, значит, мы имеем антидельфийскую трагедию, вызванную дельфийской трагедией Софокла – много раз названной «Гермионой».

Попытаемся точнее определить отношение «Андромахи» к «Гермионе» – насколько нам это дозволяет разбитая традиция последней.

1) Первое изменение касается цели, которую преследовал Неоптолем в Дельфах. У Еврипида «он там предлагает Аполлону удовлетворение за свое безумие, в котором он некогда, отправившись в Пифо, потребовал Феба к ответу за убийство своего отца; он хочет замолить свою прежнюю провинность и заслужить милость бога на дальнейшее время». Тут знаток античной драматургии сразу признает рудиментарный мотив и скажет: «В трагедии-предшественнице Неоптолем именно за тем и едет в Дельфы, чтобы потребовать Феба к ответу, и за эту дерзость гибнет». И действительно, нам сохранено драгоценное свидетельство Евстафия об этой предшественнице, гласящее так: «Софокл в “Гермионе” повествует, что еще в бытность Менелая под Троей Тиндарей выдал Гермиону за Ореста; но затем она была отнята у него и выдана за Неоптолема, согласно данному (ему Менелаем) под Троей обещанию. Когда же он был убит в Дельфах Махереем за то, что он требовал Аполлона к ответу за убийство своего отца, она опять отошла к Оресту» и т. д. Итак, Еврипид изменил фабулу Софокла: дерзновенного богоборца он превратил в кающегося.

Тенденция этого изменения ясна: смягчить вину Неоптолема и этим усилить вину бога. Любопытно, что в своем «Оресте» поэт вернулся к Софокловой традиции: там Аполлон, пророча Оресту его будущую судьбу, говорит ему: «Ибо ему (Неоптолему) суждено пасть от дельфийского меча, требуя меня к ответу за убийство его отца Ахилла». Очевидно, образ кающегося Неоптолема был ему нужен только для этой трагедии.

2) Второй пункт мы берем из того же драгоценного свидетельства Евстафия. У Софокла Гермиона была уже женой Ореста, когда ее с ним разлучили, – ее уже успел выдать за него Тиндарей, в то время как Менелай находился в отсутствии. Напротив, у Еврипида она была только помолвлена с ним: это доказывается тем, что Орест, видя ее, не узнает ее, а также и его рассказом. Оба поэта действовали вполне последовательно. У Софокла было место для брака Гермионы с Орестом: дело в том, что у него – в «Электре» – Орест после матереубийства остается в Микенах, никем не тревожимый; а так как Менелай все еще отсутствует, то он сватает Гермиону у ее деда Тиндарея и получает ее. Но вот возвращается Менелай: помня об обещании, данном Неоптолему под Троей, он на правах отца отнимает ее у Ореста и выдает ее за сына Ахилла. У Еврипида, напротив, времени для брака Ореста с Гермионой не было, так как он не признавал Софокловой мысли о безнаказанности матереубийцы и вернулся к традиционной постановке. Орест, возмужав, возвращается в Микены, совершает дело мести и вслед за этим бежит, преследуемый Эриниями. Во время его скитаний возвращается Менелай и во исполнение данного Неоптолему обещания выдает за него Гермиону, которая, таким образом, так и не видела Ореста. Итак, последовательность с обеих сторон полная, но в то же время оба поэта достигают и своей этической цели. Целью Софокла было – усилить наши симпатии к его любимцу Оресту: у него он требует обратно ту, которая уже была его женой. Целью Еврипида, напротив, было уронить этого слугу Аполлона: Гермиона никогда его женой не была, свое право на нее он основывает даже не на согласии Тиндарея (которого он по расчетам времени никогда получить не мог), а на более раннем обещании Мене-лая, данном еще до Троянской войны, когда оба были малолетними, и вполне законно упраздненном позднейшим обещанием под Троей. Кстати: развитое здесь соображение дает нам указание и относительно времени постановки «Гермионы»: после Софокловой «Электры», мифопею которой она имеет основанием, но, конечно, до «Андромахи».

3) Третий пункт заключается в прелюбопытном рудиментарном мотиве, который мы находим в «Андромахе». Орест объясняет Гермионе причину своего прихода: «А пришел я сюда не на основании какого-либо приглашения с твоей стороны, а чтобы, в случае если бы ты дала мне к этому повод – каковой ты и даешь мне ныне, – увести тебя из этого дома». К чему было упоминать о приглашении, если такового не было? Здесь – явное нарушение иллюзии, не менее разительное, чем в знаменитой полемике с Эсхилом («Электра»); еврипидовский Орест хочет сказать: «А пришел я сюда не на основании какого-либо приглашения с твоей стороны, как это изобразил Софокл в своей “Гермионе”, а для того чтобы…» и т. д. Отметим пока это разногласие – трогательный мотив у Софокла, что Гермиона пишет прежнему мужу письмо, умоляя его освободить ее от ненавистного брака; он получит себе подтверждение в дальнейшем.