Читаем Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы полностью

Продолжаем, однако. К просительнице приходит ее некогда рабыня, теперь товарка в рабстве; от нее она узнает, что Менелай напал на след Амфиала; уступая отчаянной просьбе матери, она отправляется к старцу Пелею в Фарсал сказать ему об опасности, грозящей его правнуку. Оставшись одна, героиня отдается своим грустным думам и в элегической арии (единственный пример) проклинает причину всех бедствий, Елену.

К ней приходит хор – фтиотские женщины. Чтобы понять их странное на наш взгляд требование, чтобы Андромаха оставила убежище и как-нибудь иначе упросила Гермиону, мы должны помнить, что всякая «гикесия» (т. е. обряд просительства) была опасна для общины, в пределах которой она происходила, так как в случае нарушения навлекала гнев богов на нее. А впрочем, их симпатии на стороне Андромахи, но они боятся Гермионы.

Приходит и она сама с тем же требованием, кончая его злорадствующим заявлением, что у нее есть «приманка», которой она заставит соперницу покинуть спасительный алтарь; та остается непреклонной. И мы понимаем, что Гермиона вовсе не за этим пришла, а для того только, чтобы дать поэту возможность сопоставить друг с другом в споре («агоне») обеих женщин. Героического нет в этом споре ровно ничего; с той и с другой стороны приводятся самые мещанские мотивы: «Ты своими чарами сделала меня неплодной и постылой мужу». – «Вовсе нет, ты просто не умеешь вести себя» и т. д. миф окончательно испорчен – как этого и хотел прихотливый поэт.

Андромаха винила Елену; хор еще дальше заходит в своих воспоминаниях, воспевая суд трех богинь. А затем – действительно трогательная сцена: приходит Менелай, ведя с собой Амфиала. Выбирай: или сама отдай себя в руки палачей, или твой сын умрет. Мучительный конфликт в груди матери; но делать нечего, любовь побеждает:

– Ну вот, я оставила алтарь; прости, мой любимый, и помни свою мать.

– Прекрасно, схватите ее. Итак, ты умрешь – а участь твоего сына решит моя дочь.

– Как, даже ему грозит смерть?

– Особенно обнадежить его не могу.

– О ненавистнейшие всем людям люди, жители Спарты, злокозненные советчики, властители лжи…

В этом, очевидно, вся суть; уже древние заметили, что Менелай с Гермионой отвечают здесь за историческую Спарту, врага Афин в Пелопоннесскую войну. Ей афиняне не забыли того, что она, обещав в 469 г. безопасность восставшим и затем искавшим убежища у алтаря Посидона илотам, нарушила это обещание казнью просителям. Нечто подобное уже имели мы в «Аянте» Софокла; и как там, так и здесь приходится жалеть о том, что политика пересилила поэзию.

Хор размышляет о происшедшем: нехорошо двоебрачие, двоевластие и… здесь говорит поэт: двойное отцовство для одной и той же поэмы. Да, непоздоровилось Гермионе, что у нее оказалось два отца: Софокл и Еврипид.

Следует сцена пафоса: Андромаха и Амфиал, связанные, отправляются на казнь; их предсмертные жалобы прерываются злорадствующими возгласами провожающего их Менелая. И вот, наконец, наступает перипетия, подготовленная отправлением рабыни к фарсальскому царю. Является старый Пелей; Менелай сначала сопротивляется ему, но затем вовремя вспоминает, что у него в Спарте дело есть, и уходит. Андромаха с сыном свободны. Благородство победило; его прославляет хор в следующей песни.

А дальше что? Трагедия кончена; та завязка, которая была дана гикесией Андромахи, получила свою полную развязку. Действительно, единство действия не соблюдено: то, что мы читаем дальше, – новая трагедия.

Ее завязка дается появлением старой кормилицы Гермионы: дочери Менелая стало страшно, она ждет худшего от Неоптолема, когда он вернется и узнает о ее покушении против своего сына и его матери. Приходит однако не Неоптолем, а Орест: из Аргоса он, как матереубийца, изгнан; побывал в Дельфах и там затеял тайную интригу, плоды которой обнаружатся лишь в будущем; теперь он якобы на пути в Додону зашел во Фтию. Ему как своему двоюродному брату доверяется Гермиона; он уводит ее, но уже как ее жених, оставляя нас под тяжелым впечатлением загадочной дельфийской интриги.

Это впечатление усиливается зловещей песнью хора о несчастных последствиях Троянской войны и доходит до предельной точки при вторичном появлении Пелея. Гермиона бежала, это еще полбеды. Но что значит угроза Ореста? Надо послать кого-нибудь в Дельфы предупредить Неоптолема… Поздно; приходит вестник из Дельфов – Неоптолем убит по наущению Ореста, оклеветавшего его перед дельфийцами. Вслед за тем приносят труп Неоптолема; Пелей оплакивает гибель внука, своей последней опоры.

Но вот окончательный исход, объединяющий обе трагедии. На высоте появляется Фетида; она не забыла своего мужа и принесла ему утешение в горе. Тело Неоптолема он должен доставить обратно в Дельфы и похоронить вблизи алтаря, на позор дельфийцам; Андромаха, выданная за Елена, должна с сыном поселиться в молосской земле. Его же самого ждет вечное блаженство рядом с ней в чертогах Нерея.

III

Перейти на страницу:

Похожие книги

Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин
Повседневная жизнь Китая в эпоху Мин

Правление династии Мин (1368–1644) стало временем подведения итогов трехтысячелетнего развития китайской цивилизации. В эту эпоху достигли наивысшего развития все ее формы — поэзия и театр, живопись и архитектура, придворный этикет и народный фольклор. Однако изящество все чаще оборачивалось мертвым шаблоном, а поиск новых форм — вырождением содержания. Пытаясь преодолеть кризис традиции, философы переосмысливали догмы конфуцианства, художники «одним движением кисти зачеркивали сделанное прежде», а власть осуществляла идейный контроль над обществом при помощи предписаний и запретов. В своей новой книге ведущий российский исследователь Китая, профессор В. В. Малявин, рассматривает не столько конкретные проявления повседневной жизни китайцев в эпоху Мин, сколько истоки и глубинный смысл этих проявлений в диапазоне от религиозных церемоний до кулинарии и эротических романов. Это новаторское исследование адресовано как знатокам удивительной китайской культуры, так и тем, кто делает лишь первые шаги в ее изучении.

Владимир Вячеславович Малявин

Культурология / История / Образование и наука