Еврипид и его трагедийное творчество: научно-популярные статьи, переводы

Срывает с себя небриду и венок и гневно бросает их под ноги Дионису. Дионис с угрозой поднимает руку. Внезапно сцена озаряется ослепительным светом, но только на одно мгновение; затем все по-старому, только Дионис исчез, и Агава, бездыханная, лежит на земле.

Хор. Неисповедимы пути богов; многое решают они, вопреки ожиданиям. И то, что казалось вероятным, не совершается, и то, что казалось невозможным, является исполнимым для бога – таков исход и этих событий.

Медленно уходят. Фиванские вакханки уносят труп Агавы.

IV. «Гекуба»

Легенда Кургана Псицы

I

Русский путешественник, едущий через фракийские проливы к голубым морям Греции, выносит обыкновенно о первом, царственном Босфоре, гораздо более определенное и красочное впечатление, чем о втором, о Геллеспонте. Тот сразу действует на свежее еще воображение сказочным соединением южных и восточных картин; после него длинный Геллеспонт с его более широким руслом и менее высокими берегами кажется уже бледным и слабым повторением. Интерес притупился – и лишь к концу плавания оживляется вновь, когда на азиатском берегу расширенного канала в голубой дали показывается холм, на котором некогда стояла Троя.

На древнего грека, по обратной причине, и Геллеспонт действовал иначе. К тому же он был для него преддверием к страшному безгаванному Евксину с его бурными волнами и неприветливым берегом. Самый вход в пролив с его сильным юго-западным течением и подводными утесами затруднял пловца, заставляя его относиться с боязнью к тому месту, где некогда, по преданию, утонула Гелла. В таком настроении фантазия человека бывает изобретательна: даже однообразные и малохарактерные контуры гор и скал принимают странный, внушительный вид. Вот после сравнительно спокойного плавания в постепенно суживающемся проливе показался крутой холм, как бы замыкающий море, – теперь там стоит турецкий замок Килид-уль-Бахр, что значит именно «затвор моря». Конечно, пловец знает, что это только так кажется: за ним, поворачивая влево, начинается настоящий пролив, а с ним и настоящая опасность, настоящий страх. Это – как бы врата Аида, через которые уже многие спустились в обитель смерти. И не кажется ли, что здесь, на холме, притаился сам страж преисподней, неукротимый Кербер? И он назвал предельный холм Kynos-sema, т. е. «Курганом Пса»… предоставляя своим последователям создать соответственную легенду и согласно ей определить пол безмолвного стража Геллеспонта.

Эта легенда – раз самый курган находился в атмосфере погибшей Трои – должна была примкнуть к троянским сказаниям; это никого не удивит. Но сама по себе она так странна и, говоря правду, так оскорбительна для чувств поклонников и самого города-мученика, и его певца Гомера, что мы должны повести речь обиняком, начиная издалека, чтобы сделать ее приемлемой для читателя.

Собака, как животное хищное, была естественным символом великой хищницы – смерти; в вышеназванном псе Кербере, страже преисподней, мы с большим правдоподобием видим первоначального те-риоморфического бога этой мрачной силы. Конечно, кроме того собака – верный товарищ человека, его слуга и помощник в охоте; и поэтому было естественно представлять ее также и «атрибутом» богини – покровительницы охотников, «далекоразящей» (hekatebolos) Артемиды. Но так силен был тот другой, жуткий привкус, что эта сопровождаемая собакой «далекоразящая» Артемида именно под этим эпитетом – Heka-tebolos, короче Hekate – отделилась от общего типа этого божества и обособилась как богиня ночи и ночных видений и чар. Мы оставляем здесь в стороне вопрос о первоначально самостоятельной богине Гекате, которую признавал, по-видимому, Гесиод; мы говорим только о той струе ее естества, если можно так выразиться, которая отделилась от богини ловцов, далекоразящей Артемиды.

Во всяком случае собака – спутница Гекаты. Когда в лунные ночи собака заливалась бесконечным беспричинным лаем – это объяснялось тем, что она чует приближение своей госпожи, страшной Гекаты. Ей поет свою песнь-заклинание феокритовская Симета, покинутая девушка:

Внемли, Геката подземная: ты ведь и псов устрашаешь,
Идучи через курганы по лужам чернеющей крови.

«Курган Собаки» повелительно вызывал представление о Гекате; это было почти обязательно – не менее чем для нашего кургана, возвышавшегося на берегу Геллеспонта, представление о лежавшей тут же, наискось пролива, разрушенной Трое. Но как было связать эти два одинаково обязательных представления?

Перенесемся в Трою. Если Приам, горюя о смерти Гектора, говорит про него («Илиада», песнь XXIV), что он: