Читаем Эвритмическая работа с Рудольфом Штейнером полностью

Начиная с 1915 года я все время искала стихотворения, повествующие о жизненном пути человека, для их эвритмического представления в соответствии с этими указаниями. Но в то время мне не удалось проработать таким образом весь жизненный путь. Во время последнего эвритмического курса (1924 год) Р. Штейнер снова обратился к зодиаку в связи с эвритмией. Он расставил на сцене по кругу двенадцать эвритмисток. Каждая должна была реагировать на определенный согласный и получила от Р. Штейнера указания, как этот согласный звук образуется из определенного предваряющего его положения рук, головы и т. д. В этом зодиаке я представляла Рак, к которому относится звук F. Согласно указаниям Р. Штейнера, настроение Рака — это побуждение к действию. В одном из ранее прочитанных докладов Р. Штейнер сказал, что в созвездии Рака находится временной пункт, в котором заканчивается ранний период развития и начинается новый.

Действительно, казалось, что на своем жизненном пути я вошла в сферу Рака и приняла в себя его импульс, побуждающий осуществить поворот в судьбе. С 1912 года я знала, что моей будущей задачей будет передача духовной науки русским людям. Р. Штейнер пару раз говорил со мной об этом. Уже во время нашего первого разговора (в Мюнхене в 1912 году) он поставил передо мной эту задачу. Тогда я почти испугалась, услышав его слова: после многочисленных потрясений, которые я незадолго до этого пережила в России, после всех тягот пути к долгожданному и, наконец, обретенному духовному источнику мне казалось, что эта задача мне не под силу. Ведь скорее всего она в скором будущем потребует моего возвращения в Россию. Я высказала свои сомнения. Р. Штейнер успокоил меня, представив мне следующий план: какое — то время в течение года я могла бы проводить в центре антропософского движения, а затем уезжать в Россию, чтобы каждый год распространять полученные в области духовной науки и искусства знания. Но каждый раз я бы возвращалась к источнику. Я была полностью согласна с таким планом жизни и работы. К сожалению, в последующие годы этому плану не суждено было осуществиться. Мировая война и последовавшая за ней Революция в России со всеми вытекающими тяжелыми последствиями не позволили мне предпринимать такие поездки.

В декабре 1918 года Р. Штейнер последний раз говорил со мной о насущной для русского народа необходимости как можно быстрее познакомиться с антропософией. Он вызвал меня в свое ателье, где работал над деревянной скульптурой (Представитель человечества, Люцифер, Ариман). Когда я вошла, Рудольф и Мария Штейнер стояли у подножия скульптуры и обсуждали ситуацию в России. Антропософ Андрей Белый, известный талантливый русский писатель, и другие значимые люди искусства с успехом выступали со своими произведениями в хорошо отапливаемом, оснащенном сценой кафе фешенебельной гостиницы. Помимо теплого помещения они получали хорошее довольствие. В то же время в многострадальной России царили холод, нужда и сильный голод. Теплые помещения и хорошее питание были редкими исключениями. По мнению Р. Штейнера, это кафе, несмотря на высокий уровень, было неподходящим местом для знакомства публики с эвритмией, и что при сложившихся там условиях о моей поездке в Россию не могло быть и речи. Р. Штейнер очень обеспокоенно говорил о том, какие трагичные последствия наступят в том случае, если в течение десяти лет не удастся познакомить русский народ с антропософией. "Тогда на этот раз уже ничего нельзя будет сделать", — заключил он с глубокой серьезностью. В последующие годы я часто задавала себе вопрос: как и когда я смогу выполнить свою задачу по отношению к русскому народу? Об этом народе Р. Штейнер однажды сказал мне: в нем уже сегодня есть росток будущей духовности.

Прошло восемь лет. Осенью 1926 года я обсуждала с Марией Штейнер возможность такой работы. Она назвала мне три больших города: Прага, Варшава и Париж — основные центры русской эмиграции. Хотя я родилась в Варшаве, выбрала все же Париж. В студенческие годы (я изучала социальные науки и юриспруденцию в университете Лозанны и получила там диплом по этой специальности) я долго жила в Париже, посещала университет и работала в области экспериментальной психологии в приюте "Вильжюиф". Будучи восточным человеком, я чувствовала потребность в уравновешивании силами Запада. И сейчас мой выбор опять остановился на западной столице. В январе 1927 года я уехала из Дорнаха, чтобы начать работу в Париже.

1927–1939: Париж

Ателье на улице Гюйгенс и школа Р. Штейнера, улица Кампань — Премьер, 6.


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное