Еврофашизм и буржуазный декаданс

Дриё Ла Рошель покончил с собой с третьей попытки. Первую он совершил 12 августа 1944 года, приняв смертельную дозу люминала. Тогда его спас неожиданный приход Габриэль, прислуги, успевшей вызвать скорую помощь. Всего через несколько дней, едва оправившись в больнице, Дриё вскрыл себе вены, на этот раз умереть ему не дала санитарка, заглянувшая в палату. Впрочем, и эта случайность уже не могла ничего изменить. Отпустив себе еще полгода, чтобы написать исповедальный очерк «Рассказ о сокровенном», Пьер Дриё Ла Рошель совершил наконец свой «уход в никуда» ранним утром 16 марта 1945 года, когда никто не мог ему помешать, он принял три упаковки снотворного и для верности открыл газовый кран. В оставленной записке была лишь одна строчка: «На этот раз, Габриэль, позвольте мне уснуть». Ему было 52 года.

Политические мотивы этого самоубийства лежат на поверхности: Дриё – один из наиболее известных французских интеллектуалов, поставивший свое перо на службу фашизму. Фашистское мирочувствование притягивало его с юности. Уже в годы Первой мировой войны Дриё, по его собственному признанию, «был законченным фашистом, сам того не ведая»2, а через 17 лет, вскоре после прихода к власти Гитлера и сразу же после попытки правого антипарламентского переворота во Франции (6 февраля 1934 г.) он сделал окончательный политический выбор, во всеуслышание заявив – в книге «Фашистский социализм» – о своей принципиальной приверженности фашистской доктрине. Не ограничившись декларациями, Дриё вскоре [258-259] совершил практический шаг – вступил (в июне 1936 г.) в профашистскую Французскую Народную Партию, созданную Жаком Дорио (бывшим коммунистом, исключенным из ФКП за два года до этого). На протяжении 30 месяцев – вплоть до разрыва с Дорио в январе 1939 года – Дриё вел непримиримую борьбу с идеями Народного фронта на страницах партийного органа ФНП, газеты «Национальная эмансипация», а его выход из партии был обусловлен еще более резким сдвигом вправо – в сторону гитлеризма, заставившим Дриё переступить ту грань, за которой начиналось прямое предательство национальных интересов Франции: сразу же после капитуляции (июнь 1940 г.) он пошел на прямое сотрудничество с оккупационным режимом, приняв предложение германского посла в Париже Отто Абеца об издании литературно-художественного журнала. Этим журналом стал «Нувель Ревю Франсез», в течение двадцати предшествующих лет бывший рупором независимых французских интеллектуалов, а в 1940—1943 гг. благодаря руководству Дриё Ла Рошеля, превратившийся в рупор коллаборационизма. Этой акцией Дриё сжег за собой мосты и потому после отставки Муссолини (июль 1943 г), прозвучавшей как один из первых сигналов об окончании фашистского похода в Европе, ему оставалось лишь сожалеть о несбывшихся мечтах («Так вот что такое фашизм! Сил у него оказалось не больше, чем у меня – философа в халате проповедующего насилие<...>. Марксисты были правы: фашизм в конечном счете – всего лишь буржуазная самозащита»)3, хотя, будучи искренним в своих убеждениях, он сохранил верность однажды сделанному выбору: «Не будь я так стар <…>, я должен был бы стать солдатом СС»4, записывает Дриё в середине 1943 года. С каждым месяцем кольцо сжималось все теснее, но если «старость» избавила Дриё от необходимости умереть с оружием в руках, то «гордость» не позволила спастись бегством: «Я мог бы уехать в Испанию, в Швейцарию, но нет <…>. Я не хочу отрекаться, не хочу скрываться, не хочу, чтобы ко мне прикасались грязные лапы»5. Но что значило «не отречься»? После Освобождения Дриё грозил суд по обвинению в измене Родине, публичный позор, презрение большинства писателей, таких друзей молодости, как Арагон. Это было страшнее всего, и самоубийство все чаще представлялось Дриё единственным выходом из положения. В июне 1944 года после высадки союзнических войск в Нормандии, он констатирует: [259-260] «У меня нет ни малейшего желания унижаться перед коммунистами, тем более перед французами, тем более перед литераторами. Я, стало быть, должен умереть»6. Эта мысль начинает преследовать Дриё: «Я боюсь бесполезных унижений... Лучше будет, если я спокойно и достойно <...> покончу с собой в подходящее время»7.

Несколько месяцев спустя такое время настало.