Европа-45. Европа-Запад

Он приехал, когда все уже было кончено. Военная миссия в Бад Зальцуфлен издавала газету «Слово Польське» по пятидесяти оккупационных пфеннигов экземпляр; там расписывались чудеса про Америку и Канаду, где поляков ждали золотые прииски и очаровательнейшие в мире леса. В Польшу не пускали никого. Кто заявлял, что хочет ехать домой, рисковал проторчать на Рейне всю жизнь... Зато тем, кто склонялся к Америке... но и это тоже было липой. Врачебная комиссия требовала стопроцентного здоровья. Квалификационная комиссия выпытывала обо всем начиная с колыбели и кончая гробом. «Ах, пан женат, имеет троих детей? Что ж он считает, что американцы будут кормить его детей? Пускай пан сидит здесь и получает посылки от ЮНРРА. Не будет ЮНРРА, будет ИРО^[65], пусть пан не кручинится. Желаем счастливого сидения.Пан не женат? Ах, панська женка осталась в Польше? То, может, пан хочет поехать в Америку только для того, чтобы жениться еще раз и там оставить свою жену? Это глупости пан задумал, пускай лучше он посидит здесь, на Рейне. А, пан был безработным в Польше? То пан — просто лодырь. Америка в лодырях не нуждается. Пускай пан остается на Рейне».

Пан Дулькевич попробовал добиться у союзников, чтобы они предоставили транспорт для отправки тех, кто хочет вернуться домой. Ему терпеливо разъяснили, что раз он приехал из Лондона, то в крайнем случае может туда вернуться, но о выезде в Польшу пусть и не думает даже для себя, не говоря уже о тех, что сидят в лагерях. Но они не знают пана Дулькевича! Не знают, что он исходил Германию вдоль и поперек собственными ногами, не имея даже лимузина! Не знают, что у Дулькевича есть нюх. Он сразу вынюхал, что где-то здесь находится советский офицер. Кто мог думать, что это сам пан Скиба! Но теперь они снова все вкупе, и им не страшны никакие дьяблы. Страна может иметь два, даже двадцать два правительства. Но не могут эти правительства разорвать между собой одного человека. Он, пан Дулькевич, не даст себя разорвать. Приехал просить помощи у советского офицера, а напоролся на пана Скибу. Разве это не вспаняле^[66]!?Да еще и пана Юджина встретил, который уже дослужился до лейтенанта, фуру ему бочек горилки с перцем!

— На вашем месте,— сказал Скиба,— я бы сел в свой лимузин и рванул прямо в Варшаву.

— У пана тоже стоят во дворе лимузины, однако же пан сидит тут?

— Я выполняю задание своего правительства, а вы игнорируете тех, что вас сюда послали.

— Игнорирую — не то слово!

— Тем более.

Вошел Попов. Все взгляды устремились к нему. Юджин и пан Дулькевич не знали, что это переводчик, они видели форму капитана канадской армии, и на их лицах отразилось удивление. Еще и канадец! Целый интернационал. Это начинало походить на их «Сталинград».

Попов поздоровался, и Михаил отрекомендовал его.

— Вы тут упоминали о канадских золотых приисках, пан Дулькевич,— шутя обратился он к майору.— У нашего Попова есть веские тому доказательства. Он вам может даже презентовать несколько крупинок настоящего золотого песка.

— С удовольствием,— подходя к Михаилу, сказал Попов. Он наклонился к своему командиру и тихонько сказал: — Там к тебе двое немцев. Мужчина и женщина. Говорят — неотложное дело.

— Я сейчас,— сказал Михаил, но, поглядев на Юджина, вспомнил, как тот утром был у бургомистра, и, убежденный, что ничего особо секретного у этих немцев быть не может, сказал Попову: — Впрочем, пригласи их сюда.

В комнату вошли Гильда и Вильгельм. Плащи они оставили в передней, но свежий запах дождя принесли с собой, и от этого запаха они казались моложе, особенно Гильда, в которую вонзились глазами и Юджин и пан Дулькевич. Не часто увидишь такую красивую молодую женщину.

А она, еще с порога завидев Михаила, подбежала к нему, всхлипывая и заламывая руки:

— Господин лейтенант... Михель... Это я виновата... Это только моя вина...

Вильгельм почувствовал, что надо выручать растерянную и смятенную женщину, но тут взгляд его упал на кресло, где сидел слепой Кауль. Он сидел спокойно и пил коньяк, безошибочно находя бутылку, стоящую на столе, и курил сигарету за сигаретой, доставая их из пачки, положенной перед ним Юджином. Вильгельм онемел. Он знал, что достаточно ему раскрыть рот и произнести хоть одно слово, как Макс его сразу узнает. Как он сюда попал? За кого выдает себя? Нужно выяснить все немедленно, прежде всего выяснить, а уж после этого рассказывать о вилле-ротонде, о Финке и ребенке, похищенном им.

— Прошу прощения, господа, — сказал он, — но я хотел бы задать несколько вопросов господину Каулю, которого здесь вижу. Вы узнаете меня, господин Кауль?

— А почему я не должен узнать тебя, Вильгельм? — хрипло засмеялся Кауль. — Странно другое, как это ты еще меня узнал? Разве ты не поклялся навсегда забыть слепого Кауля после того, как его посадили в тюрьму?

— Вы знакомы? — удивился Юджин.

— Немного. Господин Кауль в свое время приютил меня.

— А потом его приютила тюрьма. Но все выяснилось, с господина Кауля сняты все подозрения, теперь он мой помощник, так что если вы пришли по делу господина Кауля, то я вынужден вас разочаровать...