Европа. Борьба за господство

Крымская война также оказала глубокое влияние на внутреннюю политику Британской империи.[646] Донесения о военных и организационных катастрофах на Крымском полуострове вызвали панику в парламенте и у широкой публики. Правительство лорда Абердина пало в январе 1855 года, потерпев поражение по итогам голосования за учреждение специальной парламентской комиссии по расследованию проведения военных операций; Пальмерстон заменил Абердина в качестве человека, способного выиграть войну. Имелись определенные разногласия по поводу того, как убедить британское общество в необходимости привести страну в соответствие с потребностями европейской государственной системы. Некоторые политики, например, Сэмюел Морли, ноттингемский фабрикант и позднее член парламента, утверждали в июне 1855 года, что военные поражения отражают отсутствие общественной поддержки этой войны и что «люди сами» должны принимать на себя ответственность за собственную безопасность посредством организации ополчений и проведения демократических реформ.[647] Другие указывали на консерватизм и непрофессионализм армии, где офицеры покупали должности и чины, а не выслуживали их. Для либеральных и радикальных критиков все происходившее свидетельствовало о сохраняющемся «аристократическом» владычестве, каковое ослабляло нацию и мешало сражаться с внешними врагами. Чтобы подготовиться к грядущим вызовам, Британия приступила к реализации внутренних и общеимперских реформ. В последующие несколько лет была учреждена Королевская комиссия по обороне Соединенного Королевства, министерство иностранных дел подверглось реформированию, военные расходы значительно увеличились. Лондон также попытался подготовить Индию к потенциальному российскому вторжению, модернизировав части Ост-Индской компании. Эти реформы спровоцировали мятеж 1857 года, который удалось подавить с немалым трудом.

Острее всего последствия Крымской войны ощущались в Италии. Премьер-министр Пьемонта граф Кавур получил возможность использовать благорасположение Лондона и Парижа, заработанное участием в войне. Для Кавура безопасность Пьемонта гарантировалась только поддержкой итальянского национализма. Его усилия перекликались с усилиями разрозненных радикалов в «Национальном обществе», например, венецианца Даниэля Манина, сицилийца Джузеппе ла Фарины и (с июля 1856 года) савояра и защитника Римской республики Джузеппе Гарибальди. Эти люди принципиально изменили свою тактику после провала революций 1848–1849 годов. Сами они предпочли бы конфедерацию республик или, лучше того, единую республику, но, подобно немецким националистам и Пруссии, научились видеть в могучем Пьемонте единственную надежду на избавление от австрийцев.[648] Кавур блестяще воспользовался этой переменой настроений. «Череда события обеспечила Пьемонту надежное и неоспоримое положение в Италии, – писал он в 1857 году. – Провидению было угодно, чтобы только Пьемонт во всей Италии сохранил свободу и независимость, и потому Пьемонт должен, будучи свободным и независимым, выступить перед Европой защитником и покровителем несчастного полуострова».[649] Когда Кавур встретился с Наполеоном III в Пломбьере в июле 1858 года, чтобы обсудить изгнание Габсбургов, обстоятельства однозначно благоприятствовали Италии. Россия по-прежнему не простила австрийского «предательства» в ходе Крымской войны и четко обозначила свое намерение оставаться в стороне; по тайному франко-русскому договору начала марта 1859 года царь соглашался с изменениями в Италии и нейтрализацией Германского Союза в обмен на неявное обещание пересмотреть ненавистные положения черноморского пакта. В Британии общественное мнение решительно поддерживало итальянцев, а в правительстве все больше укреплялись во мнении, что сильная Италия станет более надежной защитой от французов, чем ослабевшие Габсбурги. Ни Кавур, ни Наполеон III на самом деле не желали объединения Италии. В Пломбьере они договорились о передаче Франции Ниццы и Савойи, о крупной территориальной «компенсации» Пьемонту в Северной Италии, о сохранении независимости Рима (это было важно, иначе возмутились бы французские католики) и Неаполя; Тоскану и Папскую область было решено объединить в королевство Центральная Италия. Вдобавок все эти территории признавались членами Итальянской конфедерации.[650]